Андрей Чернецов - Девичьи игрушки
– Понятное дело.
– Тем не менее у многих почтенных отцов семейства в заветном ящике имелась копия сборника, который они читали тайком от домочадцев. Таких копий, дошедших до нас с тех времен, существует более трех десятков. Из них авторитетными, то есть написанными при жизни Баркова, считаются около пятнадцати. Произведение, озаглавленное как «Ода Семи звездам», встречается лишь в одном.
– Так вот почему Стрельцов утверждал, что эта ода – фальшивка, – догадался следователь.
– Кто знает? – загадочно молвила девушка. – Нужна текстологическая экспертиза. Главная проблема в том, что этот сборник находится в частном собрании. Да еще и за пределами России.
– А в чем там суть? Каким боком это стихотворение соотносится с интересующей нас «Книгой Семизвездья»? Только созвучьем названий?
Озерская задумалась.
И в этот момент, как в плохих фильмах, зазвонил мобильник.
– Да? – бросил майор в трубку. – Да, Стас! Что-о?! Ты там? Жди, выезжаю. И вызывай ребят!
– Что-нибудь случилось? – вскочила с места Варвара.
– Случилось… – процедил Вадим. – Убийство свидетеля.
Глава 12.
САТИРА НА САМОХВАЛА
В-да, зима 1758 г.
Этот странный дар появился у него еще с малолетства.
Бывало, прищурится да глянет на кого…
И словно щелкнет что в голове.
И обычные вещи вмиг приобретут сверхъестественные очертания. Например, платяной шкаф становится пузатым двуглавым великаном, готовым слопать всех, кто к нему ни подойдет. Черепаховый гребень оборачивается ратью копейщиков, а колодец – бездонной дырой, из которой вот-вот полезут черти.
Прознав о такой напасти, приключившейся с его чадом, отец Семен вначале переполошился. Посадил на строжайший пост всю семью и стал проводить молебен за молебном, пытаясь искупить грехи тяжкие и отогнать наваждение бесовское.
Когда не помогло, попробовал более действенное средство. Вместе с сыном отправился пешком в Александро-Невскую лавру, чтоб испросить у святого князя милости. Облили слезами гроб с честными мощами. Однако и это осталось втуне.
Тогда иерей решил, что недурно бы сходить к бабке. Вдруг это у Ванятки с головою нелады? Всяко бывает. Сглазил ли кто или продуло ветром.
Бабка попалась сильная да умелая. Напоила ребенка каким-то отваром, пошептала над ним (батюшка потом все бил перед иконами поклоны, отмаливая провинность). И словно рукой сняло…
Оно, конечно, ничего никуда не делось. Просто Ваня смекнул, что не следует тятеньку с сестрицей почем зря своими придумками беспокоить. Отмалчивался, и вся недолга.
Только стал разуметь непонятные для всех прочих слова, которые все повторял появившийся в их доме ученый ворон: «Очи береги!»
Да, необычные свойства собственных глаз были для парня и радостью, и мукой.
Отрадой потому, что с этими чудными виденьями жизнь была ярче, интереснее. Никто вокруг не видел того, что открывалось зрению Ивана. Видеть тайную суть вещей – кто из людей не отдал бы за этот дар великие богатства мира?
Особенно стал ценить сей талант, когда к нему стала являться муза поэзии. Дивные, феерические образы переполняли воображение и просились на бумагу. Только успевай макать перо в чернила.
Пытка же заключалась в том, что сразу после очередного видения Иванову голову начинала терзать невыносимая боль. И чем взрослее становился он сам, а его фантомы – сложнее и заковыристее, тем большие муки испытывал.
Прежде утихомиривал их все больше травяными отварами да медовой настойкой, а как более или менее в возраст вошел, так водка стала наипервейшим и незаменимым средством… Осознавал, что губит себя, что не должно так вот жить, но поделать ничего не мог.
Сунулся как-то к одному заезжему медицинскому светилу, посетившему Северную Пальмиру с намерением подзаработать на непонятной «русской душе», но француз, осмотрев Ивана, запросил за лечение такую сумму, что у бедного копииста навсегда пропала охота впредь связываться с иноземцами да и лекарями вообще…
Обратный путь от Покровской обители лежал как раз по набережной, и Иван решил, что лучшей оказии посетить пряничных дел мастера Кандыбина может в ближайшее время не представиться. А потому велел вознице притормозить возле заведения Василия Ивановича.
Сошел и осмотрелся.
В этой части В-ды находились купеческие особняки – богатые, основательные и, в отличие от большинства городских домов, сооруженные из кирпича да камня. Только высокие заборы были деревянными, с резными узорами.
Кандыбинский дом стоял как раз напротив Соборной площади.
Левый берег был значительно выше правого, и казалось, что городской кремль с Софийским собором парят в небесах, подпирая синеву небес золотыми куполами. Иван с умилением перекрестился.
– Што, красиво, милостивый государь? – осведомился кто-то рядом низким, как из бочки, басом.
Говорящий был высоким дородным мужчиной лет пятидесяти. Полное безбородое лицо украшали густые кустистые брови, из-под которых весело посверкивали хитрые карие глаза.
– Где еще на Руси вы найдете такую-то красоту? – продолжил толстяк, довольно похлопывая себя рукой по брюшку, как будто только что упрятал туда главные городские достопримечательности.
Речь его не походила на местный говорок. Была не плавной, с «оканьем», а отрывистой, с заметным и режущим ухо глухим «г». Наверное, не коренной в-жанин, решил поэт. Что сразу и подтвердилось.
– Даже в моем родном Брянске, уж насколько славный городок, такого не сыщете. Уж двадцать годков здесь живу, а никак не могу налюбоваться. Такого пейзажу, чай, и в вашем Петербурхе нет?
«Откуда он взял, что я из столицы?» – удивился Барков.
Хотя чего тут дивиться. Город-то невелик. Всякое новое лицо за версту видно.
– Василий Кандыбин, сын Иванов, – веско представился мужчина. – Владелец пекарного дела.
Сказал это так, точно был по меньшей мере камергером Ее Императорского Величества двора.
– Мои булки да пряники пол-В-ды кушает! Я их и в Москву с Ярославлем поставляю. И в самом Петербурхе лавчонку держу. На Литейном. Не случалось заходить?
– Как же, как же! – поспешил обрадовать пекаря господин копиист. – То-то я думаю, что ваше имя мне откуда-то знакомо!
Василий Иванович расплылся в самодовольной ухмылке.
– Вот и нынче. За завтраком отведал ваше изделие. Я остановился в гостинице «Лондон».
– А-а, знаю, – подтвердил Василий Иванович. – Ее мой свояк держит, Никодим Селуянов.
– Да. – Ивану как-то не пришло в голову интересовали именем своего хозяина. – Вот он-то меня и попотчевал таким знатным пряничком, что мне захотелось лично засвидетельствовать почтение тому, кто его изготовил.
