Андрей Чернецов - Девичьи игрушки
– Чем вы его потчуете? – осведомился он у девушки.
– «Китикэт». Прохор его очень уважает.
Услышав свое имя, птица забавно раскланялась, как будто благодарила за угощение.
– А вы не очень похожи на милиционера, – сообщила Варвара, закончив кормежку.
– А что, лицо умное? – не обиделся майор.
– И это тоже. Но главное – речь у вас слишком книжная. «Потчуете»! – И хитро улыбнулась. – Я ж все-таки филолог, да еще и журналист.
– Да я, между прочим, тоже интеллигент в третьем поколении, – отшутился Вадим. – Отец доцент, маман – старший преподаватель.
Чуть не впал в соблазн процитировать крылатую фразу Владимира Вольфовича об отце-юристе и матери-русской, но сдержался. Почувствовал, что не ко времени и не к месту будет поминать Жириновского.
– Я ведь в милицию случайно попал… Пришел как раз в девяносто втором из армии, а тут уже все наизнанку вывернуто. Как жить – не знаешь. Вот, пошел в милицию, хоть какой-то кусок хлеба обеспечен и знаешь, чем заняться. Вот так с тех пор и…
– А родители? Как они отреагировали?
– Ужаснулись жутко! Позвали к себе. Отец к тому времени был в Германии, мама – в Израиле. Вышла замуж за своего профессора…
– Ой, что я тут заболталась, чаю надо поставить…
И Варя ушла, оставив Вадима наедине с вороном.
Пока Варвара брякала чем-то на кухне, Савельев подошел к книжному шкафу.
Книги, как скажет любой психолог (и следователь) могут многое сказать об их владельце.
Глянцевых обложек почти не было заметно, и, что порадовало почему-то майора, совсем не было этих дурацких женских любовных романов про донов Педро и Анжелик.
Все больше классика. И старая, и новая. Шекспир, Куприн, Горький с Чеховым, Пелевин, Павич, Перес-Реверте…
Три издания «Слова о полку Игореве», сборники «Пазники литературы Древней Руси», сочинения академиков Лихачева и Рыбакова. Ну да, ведь девочка, помнится, специализировалась на начальном этапе русской словесности.
Литературы по магии и оккультизму, вопреки ожиданиям, Вадим почти не заметил.
Всякие справочники, трехтомная энциклопедия «Мифы народов мира», «Золотая ветвь» Фрезера, какие-то книжки в бумажных обложках – как печатали лет десять назад. И непонятно как затесавшийся среди наукообразных сочинений «Дракула» Брэма Стокера.
Сыщик вынул одну из книжек, оказавшуюся справочником по волшебным цветам и травам.
«Мак, – прочел Вадим. – Символ Великой Матери означающий, кроме самой Гекаты-Кибелы, деву, ночь, сон. Посвящен всем лунным ночным божествам. Символизирует плодовитость, забвение, праздность. Кроваво-красный олицетворяет страдания Христа. В греко-римской традиции – эмблема Деметры, Цереры, Персефоны, Венеры, Гипноса и Морфея».
Любопытно, что бы сказали на такое его знакомые потребители маковой соломки?
Взял другую книгу, стоящую рядом, раскрыл на середине.
«Книги, не попавшие в канон, начинают жить своей тайной жизнью, частично переписываясь, частично уничтожаясь. Традиция апокрифической литературы не утратила своего значения до сих пор, тесно переплетаясь с иной запрещенной гностической тайноведческой литературой, основателем которой в первом веке был легендарный Симон Маг. Литература не для всех, а для избранного меньшинства, пасущего судьбы людей. Переписки соратников по партии, протоколы заседаний секретных обществ иллюминатов, уставы идеологических сект, красочные политические ребусы живут и ныне, веселя несмышленого обывателя своей ярмарочной небывальщиной, но незримо следуя за каждым его движением…»
Да, мудрено!
Прохор за спиной недовольно каркнул.
«Ну что ты скандалишь? – посетовал Савельев про себя, ставя книгу на место. – Не украду я ничего!»
– Вадим, идите, чай готов!
Чай был слабый, индийский, какой майор не очень любил. Зато к нему прилагалось несколько бутербродов с лососиной. Это Вадима обрадовало: обычно одинокие женщины, у которых он бывал в гостях, все норовили угостить его печеньем, а то и пирожным.
Поглощая нежнейшую розовую мякоть норвежской семги он, тем не менее думал – что и как нужно будет выспросить у Варвары.
Она, конечно, как говорило ему чутье матерого сыскаря (то самое пресловутое «шестое чувство»), к убийству Монго не причастна. Но весьма вероятно, имеет какое-то отношение к этому делу.
Но не в лоб же спрашивать?
– Варя, а как вы сподобились специализироваться… – справился Вадим, покончив с угощением, – на магической тематике?
– Ну вы б еще спросили, как я стала журналисткой…
– А как вы стали журналисткой?
– Как же еще? – пожала девушка плечами. – Как и вы милиционером. Жизнь такая. За классическую филологию платят мало; в аспирантуру не поступила… Просто подруга предложила написать для дамского журнальчика что-то мрачно-мистическое с привидениями и порчей… У них штатный астролог загулял. Ну вот, с этого начала. Хотя если честно. – Девушка замялась. – Понимаете, Вадим, в детстве у меня соседка была самая настоящая гадалка. Не шарлатанка какая-нибудь, а именно что настоящая… И у нее, только не смейтесь, даже жил настоящий домовой.
Савельев посмотрел на журналистку, мысленно крутя пальцем у виска.
Что ни говори, а женщины – существа нелогичные и непредсказуемые. Тоже выдумала – гадалка с домовым?!
– А вы его видели? – изо всех сил делая серьезное лицо, осведомился он.
– Если честно – нет, но что-то такое у нее в доме и правда было. – Она сделала страшные глаза и понизила голос:
– Представляете – старая квартира в старом доме, чуть ли не восемнадцатого века, пусть он там и строеный-перестроеный. И в ней – женщина. Этакая седая почтенная старуха: не поймешь, то ли ей шестьдесят, то ли все девяносто. К ней приезжали всякие люди – и бандиты, и депутаты… Одному она смерть предсказала, так через три дня его взорвали.
– А вам она ничего не предсказывала?
– Предсказывала, вообразите себе. – Девушка, казалось, слегка обиделась.
– И что именно?
«Вот пристал!!» – засигналил вспыхнувший на ее щеках румянец.
– Нельзя говорить, – серьезно и строго сообщила Варвара.
– Не она случайно ворона вам подарила?
– Не-эт, – тряхнула кудряшками Озерская. – Прохор – это наша фамильная достопримечательность.
Поймав вопросительный взгляд парня, она подошла к клетке и погладила ее.
– Ворон находится в нашей семье с восемнадцатого века! По преданию, его подарил моей пра-пра-прабабке какой-то знатный вельможа, воспылавший к ней неземной страстью. Вот, кстати, ее портрет.
Ткнула рукой в старинное полотно в овальной золоченой раме, с которого смотрела темноволосая красавица, чертами лица отчасти напоминавшая цыганку.
