Ксения Медведевич - Кладезь бездны
На втором бейте Нум затихла и перестала отбиваться.
- Прости меня, - прошептал он ей на ухо.
Она молчала.
"Простить - за что?", молчала мать его сыновей.
За то, что обменял тебя на государственную необходимость в день Навруза.
За то, что сегодня не пришел к тебе на помощь - государственная необходимость взялась за поводья моей лошади и велела ждать. Я обменял возможность твоей гибели на благо войска и халифата.
Прости меня, Нум.
- Я убила... убила человека сегодня... - прошептала она, утыкиваясь лбом ему под ключицу. - Мечом проткнула... нечаянно... А потом еще... не помню скоко... я с толпой женщин бежала... Я... била людей палкой. До смерти. Как... крыс. Мне страшно, Абдаллах.
Он положил ладонь на вздрагивающие худые лопатки. И прошептал в ответ:
- Госпожа Зубейда сказала, что мой отец отказывался от престола. Дядя умер - а он ни в какую. Хочу, говорит, спокойно жить с женой и детьми загородом, не трогайте меня, я не желаю править.
Помолчав, аль-Мамун добавил:
- Я теперь его... понимаю.
третий день битвы, заполдень
Миран бежал со всех ног, и вопли за спиной подстегивали его, как бегового верблюда подгоняет палка погонщика. Нет-нет-нет, одно дело бедуинские всадники - тьфу, тоже мне воины, только богатым халатом покрасоваться могут, хотя тьфу, у них халата-то нет... А другое - тьфу, нет-нет-нет...
Тяжело дыша, все полезли на пологий склон холма, жесткие ветки лавра цеплялись за сапожищи, длинные, для красоты навешанные ремни перевязи лупили золотыми бляхами по ногам. Миран глянул через плечо: ну да, вся долина пестрит синими кафтанами бегущих нишапурцев, еще дальше - пыльная свалка на месте боя. Пусть джунгары хана Орхоя потеют, а мы - нет-нет-нет, тьфу!
- Ну чо, не видать их? - хрипя от усилий, спросил взбирающийся следом Джемаль.
- Слава великому Джаму, нет!
И они полезли вверх, сопя и отбиваясь от мух. Нет-нет-нет, любой нишапурец знает, что такое Асавира! Бедуины - да, от них копьями с колен отобьешься, а от Бессмертных - какие копья?!..
Едва вдали показалась страшная конная лава, Миран заорал и пустился наутек. Ну и остальные тоже.
И тут над гребнем холма замаячили - копья?.. Палки! А следом на вершину выскочили женщины с длинными кольями!
- О бесстыжие! Во имя Джама! Вы бежите с поля боя!
- Шабнами! Сураё! Что вы здесь делаете в таком виде?!..
Простоволосая жена бежала на Мирана с колом наперевес:
- Пусть тебя заберут дэвы, о трусливый баран! Я не надену платка, пока не увижу твоей победы!
Завидев свою Лайло - а та размахивала шестом от палатки воистину устрашающего вида, - Джемаль замахал руками и заорал:
- Ой нет! Я лучше пойду обратно! Она убьет меня, несомненно!
Миран обернулся, что еще раз посмотреть на поле боя. Над его головой свистнул камень. Но парс не обратил на него никакого внимания - ибо оцепенел.
Земля под ногами мерно сотрясалась. Лавровые листочки мелко дрожали, на глазах покрываясь пылью.
Атакующих было хорошо видно даже сквозь просеянную через солнечный свет взвесь - как блестящих стальных ангелов. Кони взбрасывали оторочку нагрудников, горели под лучами кирасы-таннур. Передовой всадник, скакавший под длинным змеиным знаменем, опустил копье.
Стена мчащих на них ангелов смерти наклонила копья выверенным неспешным движением. Копыта коней медленно-медленно взбивали пыль, убивая лавр.
Перед стеной всадников заметались синие кафтаны:
- Братья!.. Мы же братья!..
Миран зажмурился. Стоптали, как гусениц.
Развернувшись к жене, увидел ее посеревшее лицо с открытым от ужаса ртом. Парс крепко взялся за палаточный шест:
- Беги отсюда, Шабнами. Беги со всех ног.
Джемаль молча забрал такой же кол из рук дрожавшей Лайло:
- Беги отсюда. Беги быстро-быстро.
Они строились - молча, не тратя лишнего времени. Длинный получался строй - это хорошо. И глубокий - в четыре ряда, не меньше.
Склон должен был чуть придержать чудовищный разбег конного вала.
Все встали на колени. Кол в землю - глубоко. Наклонить - вот так. Беги отсюда, Шабнами. Беги быстро-быстро.
Грохот, грохот, трясет.
В лицо ему плеснуло песком, небо закрыло огромное, подпругой перечеркнутое лошадиное брюхо. Орали - он, Джемаль, Бессмертные - так, что не слышно было визга умирающей лошади.
- В мечи, братья! Всевышний велик!!!..
- Всевышний велик!!!..
Это орали повсюду.
- Халиф! Халиф! Всевышний велик!
Поскольку через несколько мгновений в грудь Мирана вошел наконечник копья, он так и не узнал, почему так громко кричали.
Во фланг Асавире ударила халифская гвардия. С другой стороны уже приближалась кавалерия Тарика.
А Миран упал под ноги лошадям. Шабнами так и не сумела его опознать на поле боя, и потому закопала на холме когда-то подаренный им на свадьбу браслет.
Выбравшись на пригорок, Меамори почуял закат. Плотный занавес пыли над головами густел коричневым. Сплошная рубка - конные, пешие, копейщики, мечники - не редела и не замедлялась. Большинство Бессмертных спешилось, парсы и пехотинцы дрались щит в щит - рев и треск стояли оглушающие.
Вестовые доложились, что на правом фланге Элбег и куфанцы бодаются с Красными и пешими карматами - но там вообще ничего не было видно, из-за темной земли под ногами над северными порядками стояла непроницаемая пыльная мгла.
- Вестовой!
Парнишка без кольчуги, в одном кафтанчике - что это с ашшаритами, уже детей в армию стали записывать? - припал к гриве высоченной, не по росту, коняги, даже спешиться не мог, так загнался.
- Мне к господину нерегилю! - пискнул, размазывая пот и помаду на губах.
Гулямчонок.
- Я за него! - фыркнул Меамори.
- Но...
- Хочешь туда?
Белый султан над шлемом Тарика мелькал в длинном распадке, где шел тесный плохой бой - стремя в стремя. Упал, даже раненый, не убитый - все, затопчут.
Гулямчонок скривился и вдруг зарыдал:
- Дяденька! Последнему знаменосцу отрубили обе руки! Знамя упало!
- Где?! - рявкнул Меамори.
- Там! - и мальчишка, кривясь, как от боли, ткнул в сторону левого края центральных порядков. - Тахира ибн аль-Хусайна с малым отрядом отрезали от основных сил! В нас бьют из луков!
Аураннец привстал на стременах - бой на левом крыле шел, но шел там же, где и в полдень, после отражения атаки Асавиры.
- Центр - стоит?
Мальчик вдруг прикрыл насурьмленные глаза и пошатнулся в седле.
