Рик Риордан - Перси Джексон и похититель молний
— Паршиво…
— И ты, Перси Джексон, первый испытаешь на себе гнев Зевса.
Пошел дождь. Волейболисты прекратили игру и в полном ошеломлении уставились в небо.
И это ненастье на Холм полукровок навлек я. Зевс наказывал весь лагерь из-за меня. Я был взбешен.
— Значит, я должен найти этот дурацкий жезл и вернуть его Зевсу? — раздраженно поинтересовался я.
— Разве можно придумать более совершенное и мирное жертвоприношение, чем сын Посейдона, возвращающий Зевсу принадлежащее ему по праву? — вопросом на вопрос ответил Хирон.
— Но если у Посейдона его нет, то где тогда эта штука?
— Полагаю, что я знаю это. — Хирон помрачнел. — Часть пророчества, явленного мне несколько лет назад… теперь некоторые из его строк мне понятны. Но, прежде чем я поясню свои слова, ты должен официально возглавить поиск. Можешь спросить совета у Оракула.
— Почему вы не хотите прежде сказать мне, где жезл?
— Если я сделаю это, ты слишком испугаешься, чтобы принять вызов.
— Веская причина, — ответил я, сглотнув.
— Так ты согласен?
Я посмотрел на Гроувера, который ободряюще кивал мне головой.
Ему-то легко. Ведь Зевс намеревался убить именно меня.
— Ладно, — сказал я. — Все лучше, чем превратиться в дельфина.
— Значит, настал час спросить совета у Оракула, — кивнул Хирон. — Ступай наверх, Перси Джексон, на чердак. Когда вернешься — надеюсь, что в здравом уме, — мы поговорим еще.
* * *Четыре пролета наверх, и ступеньки закончились зеленым люком.
Я потянул за веревку. Люк распахнулся, и навстречу мне с треском опустилась деревянная лестница. Теплый воздух наверху пах плесенью, подгнившим деревом и чем-то еще… запах, запомнившийся мне еще с уроков биологии. Рептилиями. Так пахнут змеи.
Задержав дыхание, я стал взбираться по лестнице.
Чердак был забит всяким древнегреческим хламом. Доспехи густо затянуло паутиной, когда-то ослепительно блестевшие щиты разъела ржавчина, у стены громоздились друг на друга старые корабельные рундуки из кожи с наклейками «Итака», «Остров Цирцеи» и «Земля амазонок». Длинный стол был уставлен стеклянными сосудами, в которых плавали заспиртованные мохнатые лапы, огромные желтые глазища и другие части тел монстров. На стене висел пропыленный трофей, похожий на голову гигантской змеи, но с рогами и зубами, как у акулы. Табличка гласила: «ГОЛОВА ГИДРЫ № 1, ВУДСТОК, Нью-Йорк, 1969».
Возле окна на деревянном стуле с тремя ножками сидел самый отвратительный экспонат из всех — мумия. Но не обычная мумия, завернутая в тряпки; это было сморщенное и высохшее до невозможности женское тело. Открытое летнее платье висело на ней мешком, наряд дополняли множество ожерелий и лента на черных длинных волосах. Тонкая, как пергамент, кожа лица стягивалась к макушке, а на месте глаз поблескивали белые стекловидные щелки, словно туда вставили кусочки мрамора. Эта женщина была уже очень давно мертва.
Глядя на нее, я почувствовал, как по спине у меня забегали мурашки. Изо рта мумии вырвались клубы зеленого дыма, которые толстыми завитками стали сворачиваться на полу, шипя, как двадцать тысяч змей. Я повернулся с намерением добраться до люка, но он был уже наглухо задраен. Доносящийся ниоткуда голос зазвучал у меня в голове, вползая в ухо, как змея, и кольцом обвиваясь вокруг моего мозга: «Я — дух Дельфийский, пророчествующий от лица Аполлона, убийцы могучего Пифона. Приблизься, ищущий, и спрашивай».
Я хотел было ответить: «Нет, спасибо, извините, я ошибся дверью, мне нужен туалет».
Но я заставил себя сделать глубокий вдох и постарался успокоиться.
Мумия была не живая. Она представляла собой отвратительное вместилище чего-то такого… некой силы, клубившейся вокруг меня зеленым туманом. Но присутствие этой силы не было зловещим, как моя математичка миссис Доддз или Минотавр. Скорее, у меня возникло ощущение, ассоциирующееся с тремя прядильщицами судьбы, которых я видел на шоссе за фруктовым прилавком: нечто древнее, могучее и определенно нечеловеческое. Но не заинтересованное в том, чтобы меня убить.
Набравшись духу, я спросил:
— Какая судьба мне уготована?
Вращаясь, дым сгустился, обволакивая меня и стол с заспиртованными органами монстров. Внезапно появились четверо мужчин, сидящих вокруг стола и играющих в карты. Теперь я мог ясно различить их лица. Это был Вонючка Гейб и его дружки.
Кулаки у меня непроизвольно сжались, хоть я и понимал, что эта партия в покер не может быть реальной. Это всего лишь иллюзия, сотканная из тумана.
Гейб повернулся ко мне и произнес скрипучим голосом Оракула: «Ты отправишься на запад и встретишься с богом, который изменил».
Дружок Гейба, сидевший справа, посмотрел на меня и сказал тем же голосом: «Ты найдешь украденное и вернешь его в целости и сохранности».
Дружок слева бросил две фишки и объявил: «Ты будешь предан тем, кто называет себя твоим другом».
И Эдди, наш управляющий, изрек самое мрачное пророчество: «И в конце концов ты не сможешь спасти самое главное».
Фигуры стали растворяться в дымке. Поначалу я был слишком ошарашен, чтобы вымолвить хоть слово, но, увидев, что туман, сплетаясь, превращается в огромную зеленую змею и вновь заползает в рот мумии, вскричал:
— Постой! Что ты имела в виду? Какой друг? Чего я не смогу спасти?
Хвост змеи исчез в зеве мумии. Она откинулась назад, прислонившись к стене. Мумия так плотно сжала губы, что можно было подумать — она не открывала рта уже по меньшей мере сотню лет. На чердаке снова все стихло; это было просто заброшенное помещение, забитое старыми экспонатами.
У меня возникло чувство, что я могу простоять здесь, пока не покроюсь паутиной, но умнее от этого не стану.
Моя аудиенция у Оракула закончилась.
* * *— Ну, как? — спросил меня Хирон.
Я тяжело опустился в кресло рядом с карточным столиком.
— Она сказала, что я найду и верну украденное.
— Отлично! — Гроувер придвинулся поближе, возбужденно жуя остатки банки из-под диетической колы.
— Что именно сказал Оракул? — настаивал Хирон. — Это важно.
Голос рептилии по-прежнему звенел у меня в ушах.
— Она… она сказала, что я отправлюсь на запад и увижу бога, который изменил. Найду украденное и верну его в целости и сохранности.
— Я так и знал! — воскликнул Гроувер.
— Что-нибудь еще? — спросил явно неудовлетворенный Хирон.
Я не хотел рассказывать ему все до конца.
Какой друг предаст меня? Не так уж у меня много друзей.
И что касается последних слов — мне не удастся спасти самое главное, Оракул посылает меня на поиск и при этом говорит: «Да, кстати, ты опозоришься».
