Кассандра Клэр - Draco Veritas
— Тогда…
— И я вызвал для этого домашних эльфов. Им нет равных в вязании таких коварных узлов.
— Зачем? — это было всё, на что хватило Гарри.
— Я уже устал гоняться за тобой по Европе, мотаться из страны в страну, не имея времени даже сменить штаны. Ты просто "летун" какой-то. Мне что, приковать себя к твоей ноге — я не вижу другого способа, гарантирующего, что ты никуда отсюда не денешься до возвращения Гермионы. А после мы решим, что с тобой делать.
— Гермиона не будет в восторге, что ты меня связал, — проворчал Гарри.
— Наоборот. Это была её идея.
Правая рука Гарри задёргалась, но верёвка держала крепко.
— Где она?
Драко изящно пожал плечами. Похоже, он успел плеснуть на лицо водой, хотя вся одежда была забрызгана кровью и грязью. Гарри поймал себя на том, что разглядывает его. На улице он не смотрел на Драко, и теперь испытывал странную боль узнавания: значит, так выглядит Драко, его формы и углы, мягкие спутанные волосы, контрастирующие с острым подбородком и резкостью черт.
— У нас тут связан не я, а ты. И было бы логичней задавать вопросы именно тебе.
Гарри отказался от попыток вырваться на волю и затих на кровати:
— Слушай, я знаю, что расстроил тебя. Я знаю, что я…
— Заткнись, — выражение лица Драко не изменилось, как не повысился и тон его голоса, но в нём зазвучало нечто, заставившее Гарри вздрогнуть и вытаращить глаза. Драко рассматривал гриффиндорца с лёгким равнодушным весельем.
— Ладно, если у тебя есть вопросы — задавай. Кстати, поверить не могу, что ты дал камнем мне по голове.
— Я не бил тебя камнем. Ты получил рукояткой моего меча.
— Ну, это уже детали. И, кстати, это был мой меч.
— …который, по счастью, оказался при тебе. Не могу сказать, что это была гениальная идея, но, во всяком случае, не самая дурацкое, что ты сегодня сделал.
— Можешь называть меня дураком, если тебе так нравится, вы все как сговорились…
— Сговорились? — приподнял бровь Драко.
— Флёр туда же. Ну, естественно, она ещё сказала, что я великий воин.
— Не перевозбудись. Она всем парням так говорит.
— Насчет воина или дурака?
Драко пропустил это мимо ушей.
— У тебя восхитительно подбит глаз, — сообщил он. — К краям красный, жёлтый и бордовый. Похоже, у тебя даже синяки получаются гриффиндорских цветов.
— Ты подстригся? — прищурился Гарри.
— Нет.
— Нет, подстригся. Раньше у тебя волосы были такими длинными, что ты практически мог заплетать в них ленты. А сейчас едва уши закрывают.
— Если мы говорим именно о стрижке, то меня не стригли. Я сам всё обрезал. И вообще, мне бы сейчас хотелось побеседовать не о моих волосах.
Чуть оторопев от холодного тона слизеринца, Гарри, тем не менее, не отступил: он имел опыт общения с Драко, когда тот был в дурном настроении. Обычно его было достаточно рассмешить, чтобы он расслабился, дал слабинку.
— Ты точно не хочешь поговорить о своей причёске? — весело спросил он. — Тогда кто ты и что сделал с настоящим Драко Малфоем?
Драко воззрился на него совершенно неописуемым взглядом:
— Ты знаешь, кто я.
Гарри почувствовал лёгкую дрожь и напряжение во всём теле: ему показалось, что Драко готов снова наброситься с кулаками. Но голос в голове шепнул: "Драко бы никогда меня не ударил", — и это было правдой. Ведь тот ударил только для того, чтобы вернуть его в чувство и не дать снова убежать. Разве сам Гарри поступил иначе — тогда, у Поместья, швырнув его в снег, прочь с дороги адовых гончих. И, когда Драко вылез из сугроба, бинты на нём пропитались кровью…
То, что мы делаем друг для друга…
— Малфой… — Гарри прикусил нижнюю губу, — а я и не знал, что ты говоришь по-румынски…
— У меня там родственники. Дядя прожил там довольно долго. Я тебе говорил.
— А что он тебе говорил? Вампир?
— Sangele apa nu se face, — что значит кровь — это не вода. Это поговорка. Думаю, он имел в виду моего отца или, вообще, — семью.
— Он знаком с твоим отцом?
— Я предпочёл бы не говорить о моём отце.
— Так, об отце ты говорить не хочешь, о волосах — тоже. О чём побеседуем?
— Я, вообще, не хотел бы с тобой разговаривать, — сообщил Драко, — но поскольку мы тут застряли, пока Гермиона не закончит свои дела на кухне, давай-ка выберем тему, не имеющую отношения ни к нам, ни к моей семье, ни к нашей с тобой обоюдной неприязни.
Гарри захлопал глазами. Слова Драко были лишены всякого смысла, и всё, на что был способен юноша, — это вздох изумлённого отрицания.
— Я никогда…
— К ПРИМЕРУ, — перебил его Малфой, — если есть petrificus totalus, то должно быть и petrificus partialus, верно? Итогда почему люди не пользуются этим для всяких изощрённых сексуальных утех? Потому что я не могу понять, для чего это может быть ещё полезно…
— Неприязнь? Я никогда не испытывал к тебе…
Драко выглядел настолько взбешённым, что, по мнению Гарри, от очередного удара его спасло только появление в дверях Гермионы с серебряной фляжкой в руках.
Гарри не мог отвести от неё глаз — она была всё такой же и, в то же время, стала другой. Он рванулся вперёд, хотя верёвки на запястьях не пускали. Сердце кувыркнулось в груди: на ней была его старая паддлмерская майка… наверное, это добрый знак? Футболка мешком висела на её хрупкой фигурке, тонкие руки болтались в рукавах, лицо заострилось и стало каким-то полупрозрачным, мягкие губы дрогнули, а глаза широко распахнулись, когда она увидела его:
— Гарри…
Драко переводил взгляд с одного на другого, губы сжались в тонкую горькую линию.
— Plus ca change, plus c'est la meme chose, — сообщил он. — Я пойду. Я видел на кухне шестидесятиградусный болгарский сироп от кашля, названный в мою честь. Если во мне есть надобность, говорю сразу — отвалите.
Его слова выдернули Гермиону из отупения.
— Стой, Драко, — она протянула ему серебряную фляжку, — прими это, пожалуйста.
Не взглянув на Гарри, Драко поднялся с кровати и подошёл к ней. Она ткнула фляжку ему в руку и что-то тихо произнесла — так тихо, что Гарри не расслышал, равно, как не расслышал и ответ Драко. Возможно, это было — не злись?.. Слизеринец тряхнул головой и пошёл прочь, но она взяла его за руку и потянула назад.
И что-то было в её жесте — привычность, желание удержать его рядом, а может, то, как легко Драко позволил ей сделать это (а Гарри знал, с какой осторожностью тот относится к чужим прикосновениям, как беспокоят его любые случайные жесты) — что ревность, однажды обуявшая его во сне, снова накрыла гриффиндорца волной тошноты, близкой к боли. Он сдержал её, стиснув кулаки.
