Александр Забусов - Кривич
— Змея-а! Зме-ея-а укусила! — распухшая рука была поднята вверх для всеобщего обозрения, лицо Кичичука окрасилось в ярко-свекольный цвет.
— За мной, в галоп! Пош-ли-и! — громкий приказ кошевого стронул колонну с места.
Отряд пошел в галоп, двигаясь по тропе, уносился подальше от места, где с их товарищем произошла такая неприятность. Родичи мелькая, косили глаза на обреченного, помочь которому никто не мог, да, в общем-то, и не хотел.
— А, как же я? — вырвался хрип из горла Кичичука.
Из кустарника ответили, и кочевник, почему-то понял ответ на чужом языке.
— А ты, сынок, в лесу теперь и подохнешь. А, неча на чужой каравай роток раззевать. Вота!
Спазмы в горле мешали дышать, сердце в груди сжала в кулак невидимая сила, будто кто-то хотел раздавить его, глаза на лице повылезали из орбит. Кичичук стоял один на лесной дороге. Степняк попытался закричать, но из горла вырвался лишь свистящий хрип. Ноги подломились, и тело половца ничком завалилось в вытоптанную, придорожную траву.
Урусское селище, среди дремучего леса как глотком воздуха встретило кипчаков простором распаханного поля и латками огородов, примкнувших к дворам десятка бревенчатых строений. С узкой тропы сотня наконец-то смогла развернуться в конную лаву, пронестись мимо деревянных чуров славянских божков. Ворваться на единственную улицу, начинавшуюся у околицы, обжитую и совсем не страшную. Страхи остались позади, на лесной тропе.
Деревня была пустой. Ни людей, ни животины не видать нигде. Покинув сёдла, кочевники группками разбрелись по подворьям, подмечая, что люди ушли с этого места совсем недавно, оставили свои пожитки, спасаясь от набега, явно кем-то предупреждённые.
— Никого! — слышались возгласы то в одном, то в другом дворе.
— Ищите, куда ушли! — распорядился сотник. — Далеко уйти не могли, они должны были оставить хоть какой-то след.
Вдруг от крайнего к лесу дома прорезался голос Кутлуга, молодого десятника, сына Исси-аба:
— Есть! Алиш-епа, здесь в лес уходит тропа.
Кошевой подъехал на лошади к крайней избе, стоявшей почти у кромки леса. Прямо за изгородью дорога виляла вправо, уходила в лес, по своим габаритам способна была спокойно пропустить телегу.
— Кутлуг, и ты, Кылый, — подозвал он второго десятника. — Берите своих людей, скачите по этой дороге. Проверите, куда ведёт. Если найдёте след, пришлёте кого сообщить. Жду здесь.
То, что жители селища, уходя не оставили следов на этой дороге, было видно уже сейчас, но следов бегства и так не было заметно нигде. Складывалось впечатление, что урусы ушли не по земле, а по воздуху. Прямо колдовство какое-то! Между тем в деревне шла привычная работа для воинов, из изб выносили пожитки, увязанные в узлы. Нет, не такой добычи ожидал сотник Алиш!
Пахнуло речной прохладой, и дорога вывела воинов к неширокому притоку реки, от которой сотня ушла утром. Следов урусов так и не нашли, но к шуму быстрой речки вскоре добавилось мерное постукивание, а вместе с ним и звуки льющейся воды. Когда впереди, за лапами сосен, показалось высокое, громоздкое строение с приделанным к нему, крутившимся течением большим колесом с лопастями — ковшами, Кутлуг распорядился:
— Спешиться всем. Алын, сходи, проверь, что за постройка и кто там есть из живых.
Алын под пристальными взглядами соплеменников, держа стрелу на тетиве лука, стал тихонечко красться к непонятной избе. Слушая мерный стук деревянного колеса, и наблюдая искрящуюся на солнце радугу, оставляемую влажной пылью падающей в реку воды, он с опаской ступал по утоптанному песку. Каждую минуту кочевник готов был повернуть назад, убежать от постройки непонятного назначения. Останавливаясь, он чутко прислушивался к происходящему вокруг, но слышал только щебет птиц, да шум реки и стук колеса. Подобравшись почти вплотную к избе, увидел, что всё сооружение стоит не на земле, а на деревянных сваях, торчавших из воды. Широкий бревенчатый мосток, перекинутый к двухстворчатым воротам в стене избы, был выстроен надёжно, мог выдержать тяжёлый груз. Оглянувшись, прошёл по брёвнам мостика, сунув стрелу в колчан, чтобы не мешала, если потребуется выхватить саблю, потянул на себя дверь на ременных петлях. Исчез в дверном проёме.
Кочевники наблюдали, как их разведчик вошёл в избу. В долгом ожидании различали лишь плеск воды и никаких посторонних шумов. Наконец-то увидели, как из темноты прохода выперлась большая, кряжистая фигура бородатого мужика, почему-то припорошённого белой пылью от макушки до пят, а следом за ним показался Алын, остриём клинка подталкивая полоняника в спину. Широкая, белозубая улыбка во всё лицо, и призывный взмах руки, заставили всех расслабиться, двинуться к реке.
Мельница. Это была мельница урусов, а мужик с бородой, припорошённый смолотой мукой, мельник. Через пень-колоду, жестами и отдельными словами, зуботычинами и остриём ножей, удалось выведать немного. Мельник не знал, куда подевались деревенские жители. Но и на мельнице он не один, с ним брательник и дочери с племянницами. Покличет, они мигом набегут. Осознав сказанное, кипчаки заулыбались. Вот он, первый полон! Да ещё девицы.
— Кличь! — велел Кутлуг.
— Ага! — в глазах мужика сверкнули искорки. Было непонятно, чему он обрадовался, хитрая морда.
— Зови! — Кылый блеснул единственным глазом, задёргался шрам, перечеркнувший бровь и щёку, ткнул клинком мельника под припудренную мукой бороду.
Кипчаки полукругом собрались у мельницы, ожидали действий бородача. Кое-кто обследовал помещение, обыскивал жилую хозяйскую пристройку. Настроение всех поползло вверх, встало на отметку «радость идиотов!»
— Ну что ж, как скажете, — мужик глубоко вздохнул.
Обернувшись к реке, мельник отвесил земной поклон, приведя гостей в лёгкое замешательство такими высокими взаимоотношениями. В степи такого не увидишь.
— Чествую тебя, вода текучая, и тебя, братец водяник. Окажи милость, прими на постой гостёчков незваных. Пусть мавки да навки проявят уважение к люду не нашему, улестят, потешатся, приютят на веки вечные.
Указательным пальцем мужик сделал в воздухе круг, изобразил в нём зигзаг представляемой волны и заскорузлым, корявым пальцем ткнул в него, как бы ставя завершающую точку.
Как по мановению волшебной палочки, неподалёку из камышей, и справа и слева от мельницы серебром рассыпался девичий смех, ласковые голоса раздавались по округе. Прятавшиеся в камышах прелестницы нарисовались в пейзаже реки, будто ждали приглашения. Куда-то исчез языковый барьер, половцы понимали каждое слово, обращённое к ним.
