Александр Забусов - Кривич
— Ну, и?
— Ха-ха! Не отказалась!
— А, что, и тесть такой же?
— Да ты, что? Монзырев в нем души не чаял. Он тоже из наших, только летчиком был. Полковником в запас ушел. Мужик молодец, после дембеля на работу устроился, не сломался. Опять же, мочалку свою в ежовых рукавицах держал, она при нем на зятя бочку катить остерегалась. А по мне, так я б, от такой давно ноги сделал. Так, что, ты прав, с нынешней женой нашему боярину повезло. Ладно, тебе в кузнечный конец, а я к лабазам пройдусь, Порея там поищу. Бывай!
— Пока!
Они разошлись, каждый в свою сторону.
Порей не торговался. Заслышав от Горбыля, чего он хочет от него, купец сорвал с головы шапку, с размаха шмякнул ее в пыль, расправил фалангой указательного пальца усы, вымолвил:
— Эх, чего там, забирай все так.
— А не жалко товар? — криво усмехнулся Горбыль, прижимистого и жадноватого купчину он знал давно. — Ведь пропадет товар то.
— Зачем обижаешь, сотник? Что ж, разве мы не одного корня? Я сотника Андрия, покойного друга твого помню, почитай животом ему обязан, да и в погосте вашем чай не чужой, прижился. Во-он лавка моя, боярин дом пожаловал. Забирай так! Будем живы, добром обрастем. Радан, Чаруш, Пороша, а ну, запрягай в телеги лошадей. Выкатывай бочки. Загружайте на телеги. Да не сами, остальных-то в помощь зовите.
Тройка скучающих возле лабаза купеческих работников пришла в движение. Одни стали открывать воротины, кто-то побежал за возничими, кто-то за грузчиками. Сашка перевел взгляд на купца, стоявшего подле него, что-то шептавшего одними губами.
— Прикидываешь потери?
— Прикидываю, — не стал отпираться купец.
— Так давай заплачу?
— Нет. Потери по торговле, то моя забота. Ты свое дело сделай.
— Сделаю. Хворощ, — оглянулся на ординарца, молодого парня, ходившего с ним на зачистку Черниговского шляха. — Оповести Кветана, пусть весь свой десяток сюда ведет. Потом сбегаешь к боярыне, скажешь, что я просил передать баклагу с бабкиным лекарством.
— Понял!
— Мухой, туда-обратно.
Дело пошло. Из бочек со стоялым, хмельным медом, извлекали деревянные затычки, Горбыль лично отмерял стопкой бабкино зелье, заливал его в горловины. Пробку забивали вновь. Купеческие работники и Сашкины бойцы, некоторое время катали бочку по земле, и только после этого грузили в телегу. Три бочки — телега готова к применению. Как раз на десятой телеге зелье и закончилось. Последняя кадушка осталась не заряженной, ее крайней загрузили для общего вида.
— Та-ак! Теперь выгоняйте караван за южные ворота. Остаетесь там. Сейчас боярыня еще пару возов с продовольствием туда же подошлет. Встретите.
— Сделаем, батька, — Кветан вместе с возничим, понукая лошадь, сдвинул с места первую телегу.
По округе раздался мерный скрип колес отъезжающего каравана.
— Спасибо, купец, расскажу боярыне о твоем бескорыстии.
— Да чего уж там…
— Скажу, а теперь прощевай, пора мне.
— Удачи, сотник!
По дороге в терем, Горбыль зашел в казарму. Велел построить за южными воротами всю сотню в пешем строю. Пятидесятники Первак и Лель, привычные к выходкам Горбыля, вопросов не задавали, бросились собирать людей и вооружать их при полной экипировке для боя.
Рассказав боярыне, что все готово к выходу, ответив на кучу заданных вопросов, Сашка поднялся на второй этаж. Заглянув в детскую, поманил рукой сына. Увидев улыбку на лице отца, Вовка подхватился на ноги, бросился к нему.
— Па-а! Я тебя жду-жду, а ты все не приходишь!
Подняв на руки свое дитя, Сашка нежно прижал его к груди, тихо прикрыл дверь. Погладил Владимира по гриве не стриженных, светлых волос, заглянул в глаза мальцу.
— Ну, извини, Вовка. Дел за гланды. Хочу с тобой побыть подольше, а дела не пускают.
— А ты гони эти дела прочь. Про меня тоже нельзя забывать, я ведь скучаю.
— Э-эх! Была бы наша мамка путевой, так, сколько бы проблем сразу решилось.
— Ничего-о, — Владимир прижал ладошки к папкиным щекам. — Ты не думай, тетя Люда и тетя Аня за мной присматривают, говорят, что я их сын полка.
— Во-во. Сирота при живых родителях.
— Ты у меня есть, и мамка, только она далеко. Пойдем, погуляем с тобой.
— Прости, Володька, не могу. Проститься пришел. Командировочка у меня тут образовалась. Вернусь, обязательно погуляем вдвоем.
— Когда уезжаешь? — насупился Вовка, его детское лицо сразу повзрослело.
— Уже.
— Что?
— Уже уезжаю, сынок, так получается, что враг у наших границ. Проучить его надо, чтоб не баловал.
— Тогда иди. Дядя Толя, тоже ворога воевать ушел.
— Все, сыночка, ты уж прости своего батяню, пора, — Сашка поцеловал Вовку в оба глаза, крепко прижал к груди.
Сердце забилось. Тревожно. Муторно на душе. Так не хотелось уходить из дому, но от Сашки уже ничего не зависело, необходимо было вести колонну, пусть даже и бился под ребрами его «вещун».
Отбросив суеверия, Горбыль поставил на пол своего парня, потрепал по волосам, сорвал с груди цепь с крестиком, сунул в маленькую ладошку.
— Тебе, Вовка, всяко память об отце будет. Иди, нам обоим пора.
— Пока, папа. Я буду ждать твоего возвращения.
— До свидания, сын.
Сашка не оглядываясь спустился по лестнице, зашел в оружейку, напялил на себя подклад, кольчугу, поверх которой надел разгрузку местного производства. Пораспихивал в карманы все свои «приблуды». Опоясался саблей, с полки прихватил арбалет и сумку с болтами.
«Пора!»
Перед самой дверью, на выходе из терема столкнулся с ожидавшей его Галкой.
— Чего ты, Галочка?
— До свиданья сказать вышла. Береги себя, Горбыль. Не вздумай там подставиться, лысая голова. Ты нам здесь нужен.
— Все будет тип-топ, первый раз, что ли? Бывай, здорова боярыня.
Колонна двинулась по дороге вдоль реки, солнце перевалило далеко за полдень. Впереди катились телеги, за телегами шли вои. В передовой дозор Сашка определил и отправил всего троих наворопников, не хотел, в случае чего, вспугнуть половцев. Чуть склонив голову, одними губами прошептал: «Господи, спаси и сохрани меня грешного», незаметно правой рукой, щепотью, положил крест на живот.
— Шире шаг! Подгоняй лошадей, плетутся как беременные тараканы. Впереди еще путь не близкий.
— 10-
Длинный, летний день, день первого месяца лета, истекал, растворяясь в окрашенном в бледно-красный цвет небе. Река по правую сторону от дороги нет-нет, да и показывалась за кустами и деревьями, на частенько поросших крутых склонах, обрывающихся к воде. Тогда с высокого берега можно рассмотреть и неширокую, медленно двигающуюся ленту воды, и пологий, песчаный противоположный берег, поросший камышом, аиром, низким и высоким кустарником, а за ним лес, редкий, прозрачный.
