Джон Толкин - ДЕТИ ХУРИНА (НАРН И ХИН ХУРИН)
Ниэнор сидела, словно громом пораженная; Глаурунг же издох. И в миг его смерти завеса, сплетенная его коварством, пала, и Ниэнор вспомнила всю свою жизнь, день за днем; не забыла она и того, что произошло с ней с тех пор, как ее нашли на Хауд-эн-Эллет. Она вся дрожала от боли и ужаса. Брандир тоже все слышал, и стоял, опершись о дерево — у него подкосились ноги.
И вдруг Ниэнор вскочила на ноги — в лунном свете она казалась бледным призраком, — и, глядя на Турина, вскричала:
— Прощай, о дважды возлюбленный! A Turin Turambar turun' ambartanen — властелин судьбы, судьбою побежденный! Какое счастье умереть!
И, обезумев от горя и ужаса, она стремглав помчалась прочь; Брандир же заковылял за ней, крича:
— Ниниэль, Ниниэль, подожди!
Она на миг остановилась, глядя на него расширенными глазами.
— Подождать? — воскликнула она — Подождать? Да, ты все время советовал мне подождать. Ах, если бы я послушалась! Но теперь — поздно! И нечего мне больше ждать в Средиземье.
И она помчалась дальше, а он за ней.[26]
Она выбежала на обрыв Кабед-эн-Арас, остановилась и, глядя в бурные воды, вскричала:
— Река, река! Прими Ниниэль Ниэнор, дочь Хурина; Скорбную, Скорбную дочь Морвен! Прими меня, унеси меня к Морю!
И бросилась с обрыва: черная пропасть поглотила белый сполох, последний крик растаял в реве реки.
Воды Тейглина струились по-прежнему, но Кабед-эн-Арас больше не было: Кабед Наэрамарт нарекли его люди; ибо ни один олень не перескочил его с тех пор, и все живое чуралось того места, и никто из людей не ходил туда. Последним из людей заглянул в то темное ущелье Брандир сын Хандира; и отшатнулся в ужасе, ибо дрогнуло его сердце, и, хотя и ненавидел он жизнь, не смог он принять там смерть, которой желал[27]. Тут обратился он мыслями к Турину Турамбару, и воскликнул:
* — Чего ты достоин, ненависти или жалости? Но ты мертв теперь. Я не обязан тебе благодарностью, ибо ты отнял у меня все, чем я владел или желал владеть. Но мой народ в долгу перед тобой. Кому же, как не мне, поведать им обо всем?
И он, содрогнувшись, обошел Дракона и заковылял назад к Нен Кирит. На крутой тропе он повстречал человека — тот осторожно выглянул из-за дерева и, заметив Брандира, шарахнулся назад. Но свет заходящей луны на миг озарил лицо встречного, и Брандир признал его.
— Эй, Дорлас! — окликнул он. — Что там было? Как ты спасся? И что с моим родичем?
— Не знаю, — огрызнулся Дорлас.
— Странно, — сказал Брандир.
— Ну, если хочешь знать, — запальчиво ответил Дорлас, — Черный Меч заставил нас перебираться через Тейглин, вброд, и в темноте. Чего странного, если я отказался? Секирой я владею лучше многих, но я же не горный козел!
— Значит, они пошли на Дракона, а ты остался? Но как же он оказался на этой стороне? Ты ведь, наверно, был тут, неподалеку, и все видел?
Но Дорлас промолчал — он смотрел на Брандира исподлобья, и глаза его горели ненавистью. И Брандир вдруг понял, что этот человек бросил товарищей, от стыда утратил мужество и спрятался в лесу.
— Позор тебе, Дорлас! — воскликнул Брандир. — Из-за тебя все наши беды: ты подзадоривал Черного Меча, ты навлек Дракона на нашу голову, ты опозорил меня, ты погубил Хунтора — а сам струсил и удрал в кусты!
Тут ему пришла новая мысль, и он гневно вскричал:
— Ведь ты мог бы хоть прийти и рассказать обо всем! Этим ты отчасти искупил бы свою вину. Принеси ты вести, госпожа Ниниэль не пришла бы сюда, не встретилась бы с Драконом, она бы теперь была жива! Дорлас, я ненавижу тебя!
— Ненавижу! Подумаешь! — фыркнул Дорлас. — Твоя ненависть бессильна, как твои советы. Да если бы не я, орки давно бы повесили тебя вместо пугала в твоем же огороде. Сам ты трус, понял?
Дорлас сгорал от стыда, и потому был еще вспыльчивей обычного. Он замахнулся на Брандира огромным кулачищем — и умер, не успев как следует удивиться: Брандир выхватил меч и убил Дорласа на месте. Он стоял и дрожал — ему стало плохо от вида крови. Потом Брандир отшвырнул меч, и потащился дальше, тяжело опираясь на клюку.
Когда Брандир вышел к Нен Кирит, бледная луна уже села, и ночь близилась к рассвету: восток порозовел. Люди, что прятались у моста, увидели серый силуэт Брандира в слабом предутреннем свете. Кто-то изумленно окликнул его:
— Где ты был? Ты видел ее? Госпожа Ниниэль ушла, ты знаешь?
— Да, — ответил Брандир. — Она ушла. она ушла, она не вернется! Но я принес вам вести. Слушай меня, народ Бретиля — никогда не слышал ты подобной повести! Дракон лежит мертвый, и рядом с ним лежит Турамбар. Оба они мертвы, и это добрые вести — и та, и другая.
Люди зашушукались, дивясь его речам. Иные стали говорить, что Брандир сошел с ума, но он воскликнул:
— Выслушайте меня! Я еще не все сказал. Ниниэль тоже мертва, Ниниэль прекрасная, Ниниэль, которую вы любили, которую я любил больше всего на свете! Она бросилась с обрыва Олений Прыжок[28], в клыки Тейглину. Она возненавидела свет солнца и ушла, ибо перед смертью узнала, что они были братом и сестрой, детьми Хурина. Его звали Мормегилем, а сам себя он назвал Турамбаром, скрывая свое прошлое, но имя ему — Турин сын Хурина. Ниниэлью звали мы ее, не ведая ее прошлого, но то была Ниэнор, дочь Хурина. В Бретиль принесли они тень своей черной судьбы. Здесь настиг их рок, и край этот вовек не освободится от этой скорби. Не Бретиль ему имя отныне, и не край Халетрим: зовите его Сарх ниа Хин Хурин, "Могила детей Хурина"!
Люди горько зарыдали, хотя все еще не могли понять, как это вышло. И многие говорили:
— Ниниэль прекрасная нашла могилу в Тейглине, пора упокоиться в могиле и Турамбару. отважнейшему из людей. Нельзя оставить нашего спасителя непогребенным. Идем, позаботимся о нем.
Смерть Турина
Когда Ниниэль бросилась прочь, Турин шевельнулся — сквозь непроглядный мрак ему послышался далекий зов возлюбленной. Но когда Глаурунг издох, тьма рассеялась, и Турин глубоко вздохнул и уснул крепким сном — он ведь очень устал. Но ближе к рассвету сильно похолодало. Турин повернулся во сне, рукоять Гуртанга впилась ему в бок, и он очнулся. Светало. Дул предрассветный ветерок. Турин вскочил на ноги. Он вспомнил, как убил Дракона, и как ему на руку брызнул огненный яд. Турин поглядел на руку и удивился: рука была перевязана белым лоскутком, еще влажным, и ожог почти не болел.
"Странно, — подумал Турин. — Почему меня перевязали, а потом оставили здесь одного, в холодную ночь, на пожарище, рядом с этим Драконом? Что случилось?"
Он крикнул — никто не отозвался. Вокруг было черно и страшно, и пахло смертью. Турин наклонился и подобрал свой меч — тот остался цел, и клинок сиял, как и прежде.
