Марина Дяченко - Привратник
Купчиха скептически поджала губы. Ларт шагнул вперед, не сводя глаз со свертка. Исполненная значительности, дама развернула бархатку. Под ее руками тускло блеснула золотая надпись на переплете.
– Обратите внимание! – похвалилась купчиха. – Это настоящее золото!
– Можно взглянуть? – спросил я, волнуясь.
Книга пахла плесенью, некоторые страницы слиплись, некоторые истлели. Я листал ее дрожащими руками, а Ларт тяжело дышал у меня над ухом:
– Дальше… Дальше… Вернись назад…
Текст был написан рунами и мне непонятен, кое-где встречались картинки – ох и жуткие картинки, надо сказать! Странные твари, разрезанные пополам и нарисованные как бы изнутри… Потом чертежи, изломанные линии, и снова знаки, значки, рисунки…
– Дальше… – дышал на ухо Ларт.
Но тут купчиха соскучилась и потянула книгу к себе:
– Обратите внимание, господин Дамир, здесь есть одно забавное место…
Она оттолкнула мои руки, послюнила пальцы и принялась листать в обратном порядке:
– Здесь… Вот… Смотрите!
Страница, на которую она указывала, была написана не рунами, а обыкновенными крупными буквами, даже немножко школьными. Водя пальцами, купчиха принялась прилежно вычитывать по слогам:
– …И тог-да она вой-дет, и нас-танет вре-мя… Тут не понятно, чего… В откры-тую дверь вой-дет… Тут непонятно, кто-то войдет… И при-рав… пре… а, Привратник!
Она обрадовалась, разобрав трудное слово.
– И при-вратник откро-ет… И вода за-густе-ет, как… чер-ная кровь… И что-то там изойдет слезами… Дос-той-ны завис-ти полень-я в оча-ге… С неба содрали… Что-то содрали. И она во-ца-рится, и при-вратник будет ей слу-гой и на-мест-ником…
Ларт слушал, подавшись вперед, я сглатывал и облизывал губы. Купчиха упивалась производимым впечатлением:
– Живу-щие… Пут-ник на зеле-ной рав-нине обре… а, обречен! Но маги – рыдай-те, вопия… вопияйте, кажется. Ваш жре-бий ужас-нее, чем… Не разобрать. Заки-пит над голо-вой… Не разобрать. И втянет во чре-во сво-е…
– Огонь, загляни мне в глаза… – сказал я неожиданно для себя.
Они оба посмотрели на меня – купчиха и Ларт. После паузы купчиха сказала:
– Вот-вот… Что-то похожее… Забавно, правда?
В этот момент Ларт стремительно выхватил у нее книгу и впился в нее глазами. Ему на руку было то, что купчиха обалдела от такой наглости и временно лишилась дара речи. Легиар читал, уткнувшись в покрытые разводами страницы, а купчиха молча выдирала у него свое сокровище, походя уронив на пол Кошмара. Ларт был сильнее – преимущество в этом поединке было явно на его стороне.
Купчиха неузнаваемо преобразилась в этой борьбе – чопорная колдунья исчезла, а на место ее явилась разъяренная базарная баба:
– Отдай, мерзавец! – завопила она, обретя, наконец, утерянный дар речи. – Хамло, тараканья пожива, лакейская морда! Эй! Эй!
Она потянулась за колокольчиком, но Ларт уже оставил книгу и, как ни в чем не бывало, встал у меня за спиной.
Купчиха подбоченилась, похожая на распухшую дождем грозовую тучу, и голосом, не обещавшим ничего хорошего, процедила:
– Или высечь негодяя тут же, при мне, или… – она зашипела, как котел пара, и шипение это сулило неслыханные беды.
– Я высеку! – воскликнул я со слезами в голосе. – Клянусь небом, высеку! Как только прибудем в мой родовой замок…
Дама никак не могла успокоиться, и тут мне пришла в голову неожиданная мысль:
– А хотите, я его вообще… повешу? – спросил я с воодушевлением.
Наверно, Ларт как-то особенно отреагировал на это блестящее предложение, потому что купчиха быстро взглянула на него и вдруг смягчилась:
– Ничего, – сказала она примирительно, – порки, пожалуй, достаточно.
Ларт, очевидно, вздохнул с облегчением.
Купчиха успокоилась и, обретя душевное равновесие, снова взялась за книгу:
– Обратите внимание, здесь особенно красивый шрифт… И красные чернила!
И она принялась старательно, как ученица, складывать буквы в трудно произносимые сочетания.
Ларт вдруг больно впился мне в плечо. Потом кинулся вперед и положил руку на текст. Купчиха выпучила глаза.
– ЭТО нельзя читать вслух, – сказал Ларт вкрадчиво. – ЭТО вам вообще нельзя читать!
– Высеку! – закричал я, предупреждая купчихину реакцию. – Высеку, высеку, высеку, высеку!
– ЭТО опасно, – продолжал Легиар, повысив голос. – Если дорожите жизнью, откажитесь от этой книги!
Он захлопнул книгу и зажал ее под мышкой, отступая понемногу к двери и повторяя монотонно:
– Откажитесь… Откажитесь…
– Засеку до смерти! – орал я.
Купчиха тем временем впала в некий транс – слова Ларта действовали на нее завораживающе. Взгляд ее остановился и затуманился.
– Откажитесь… – напевал Ларт, потом чуть повернул голову и бросил мне сквозь зубы:
– Да заткнись же! – и снова: – Откажитесь… Откажитесь…
– Отказываюсь… – пробормотала купчиха, и тут случилось нечто необъяснимое.
Ларт вскрикнул, как от боли, и выронил книгу. Зашипели, извиваясь, змеи в птичьих клетках, закачалось чучело гигантской жабы под потолком. Захлопала соловыми глазами купчиха, а хозяин опрометью кинулся ко мне и цепко схватил за локоть:
– Немедленно уходим!
Книга дымилась!
Язычки пламени вырывались из-под желтых страниц, и страницы по одной сворачивались трубочками, поднимался к потолку дурно пахнущий желтый дым. Завыл и кинулся прочь Кошмар. Хриплым басом взревела купчиха.
– Прочь! – крикнул Ларт и волоком потащил меня к двери.
Он увлекал меня вниз, по парадной лестнице, мимо заметавшихся лакеев, мимо испуганной горничной и мальчика на побегушках, всем телом врезался в парадную дверь и, распахнув ее, вывалился на улицу, таща меня за собой. За нашими спинами бледно полыхнуло, и в доме купчихи занялся пожар.
Затерявшись в толпе зевак, мы видели, как сиганул из форточки Кошмар, как переругивались растеряно Руви и Куни, как бегали с ведрами лакеи и всплескивала руками горничная.
– Знамение… – бормотал Легиар. – Она не далась мне в руки… Какая книга… Знамение!
Похоже, он временно обо мне забыл – и слава небу.
Село было небольшое, зажиточное, опрятное, с невысокими плетнями вместо заборов. На длинных жердях сушились разнообразные глиняные горшки, расписанные цветами и пчелами. Гордостью местных жителей были ульи и еще старинный промысел – особенная роспись по глине в темно-медовых тонах, изображающая непременно цветы и непременно пчел.
Одинокая вдова, приютившая Ильмарранена на ночь, сама походила на пчелу – коричнево-золотая, полная, хлопотливая, она изо всех сил старалась угодить своему случайному гостю. Руал ночевал на сеновале, где ему постелена была чистая постель. Сквозь крышу смотрели звезды – Ильмарранен поглаживал золотую ящерицу, притаившуюся у него на груди.
