Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать
Букаха перевел рвущее легкие дыхание и, выбивая зубами "SOS", откинулся на гладкий мрамор облицовки за воняющими чем-то горько-кислым, составленными друг на друга бочками.
Нет…
Так дело не пойдет…
Планируя свой рейд на дворец, он, как видно, упустил из виду самое главное: свою необъятную, ушедшую из большого плюса в глубокий минус популярность.
Значит, надо дождаться, когда весь дворец уйдет спать, и тогда попытаться выбраться и осмотреть место предполагаемого падения Змея.
А также поискать, не выронил ли он при жесткой посадке десяток-другой рублей или серебряную ложку: хозяин его постоялого двора предоставлять в кредит свою протекающую крышу и так и не застекленное окно отказывался, не говоря уже о поджаренных на прогорклом масле котлетах из отрубей с требухой.
Значит, надо набраться терпения, затаиться и ждать своего часа, а пока можно без ущерба для конспирации выглянуть в щелку между двумя бочками и понаблюдать за происходящим: может, и от этого польза получится.
Сказано — сделано, и диссидент прильнул жадным глазом к щели.
Интересного, надо сказать, в районе кухонных дверей происходило не много.
Прошел мимо, не в ногу, но бодро целый отряд дворничих с метлами и малолетних тщедушных сторожей — видно, мужиков всех забрали в армию…
Кухонные служки притащили откуда-то с улицы и свалили рядом с Букахиными бочками гору пустых корзин, воняющих сырым мясом и потрохами — вроде, и не испорченное, зачем было выбрасывать?..
Пришли и остановились пред самым укрытием два человека, судя по крытым парчой шубам — бояре.
— …Вон, сколько сожрала, тварь окаянная! — зазвучал возмущенно смутно знакомый голос боярина слева.
Похоже, они продолжали начатый ранее разговор.
— Твое, что ли, сожрала-то? — неприязненно отозвался совсем смутно знакомый голос справа.
— Если бы мое — я бы отравил его этим мясом, и минуты не думал!.. — сердито отозвался первый голос. — Говорил же я вам! Предупреждал!.. А теперь ищи ветра в поле: улетел, упырь, и над тобой посмеивается! Была бы здесь моя воля, я бы его…
— А всё потому, что борода у тебя долгая, а ум — короткий, боярин Никодим!..
Нет.
Похоже, они продолжали начатую ранее ссору.
И ссорятся они на предмет Змея.
Неужели они его покормили и отпустили?
Они что, идиоты?
Или я что-то не так понял, или одно из двух…
— …Стратегически надо мыслить, боярин, стратегически! И когда городскую стену песком укрепляешь, и когда с живой скотиной дело имеешь!
— Чего вы все ко мне с этой стеной пристали! Специально я, что ли, там делов натворил?!.. Мне подрядчик честное слово давал, что если сэкономит чуток, то на качестве это не отразится!..
— А ты и рад был поверить? — усмехнулся второй. — Простота, боярин Никодим, она хуже воровства…
— Ах, это, значит, я простак?!.. Или вор?!.. Сам ты дурень неученый!.. Шарлатан!.. Князь… от кочерги… выискался!..
Ага… Ссорятся Никодим Труворович и треклятый выскочка-истопник…
А вот это уже интереснее.
— А ты мне в нос кочергой-то не тыкай, боярин Никодим, не тыкай! Я сам знаю, что князь из меня — как из тебя истопник, да только титул-то он дается, а мозги-то да сердце — как уж есть!
— Это что ты хочешь сказать, что у меня мозгов нет?!..
— Может, и есть. Вскрытие покажет. Да только это истопник может мозгами теми про свое брюхо думать. А князь — человек государственный. Он и думать должен ширше, чем полотер или посудомойка! А ты дальше своего кошелька да родословной и не зришь!
Допытываться у Митрохи, есть ли у него, Никодима, по мнению того, сердце, боярин не стал. То ли такой вопрос ему в голову просто не пришел, то ли знал, какой его ожидает ответ. И продолжил:
— А у тебя-то самого шибко много тех мозгов, можно подумать! Книжек ученых начитался, пыль в глаза словечками нелукоморскими царю-батюшке пускаешь, и думаешь, все на тебя молиться готовы! Да ты сам-то что для обороны сделал, а? Да если бы не тот колдун, мы бы с тобой здесь сейчас не говорили! В первый же день Костей сюда бы пришел! А со дня на день подмога из Лесогорья прискачет — и опять твоя заслуга, скажешь? А что Змей Костея бросил и сбежал, тоже ты постарался? Да тебе просто везет!..
— Везет тому, кто везет, как сказал однажды фельдмаршал Блицкригер… — сухо усмехнулся Граненыч, и полы его шубы зашуршали: кажется, он поклонился.
— …Некогда мне тут с тобой разговоры разговаривать, боярин Никодим, — суровым голосом произнес он. — Это тебе ведь заняться нечем, так ты ходишь туда-сюда, да в собственной желчи варишься. А меня дела ждут государственные.
— Мужлан!.. Хам!.. Выскочка!.. — Труворович едва не сыпал искрами от ярости.
— Пустой ты человек, Никодим, — грустно приговорил Митроха, повернулся и ушел.
Боярин Никодим, предательски оставленный противником в одиночестве — вариться по его, противника, выражению в собственной желчи, подпрыгнул несколько раз, прорычал свирепо что-то невразумительное и едва ли не бегом бросился с места ссоры.
Букаха сморгнул вытаращенными глазами, вдохнул-выдохнул и дрожащей от волнения рукой полез в карман за бумагой и огрызком карандаша.
Пока подслушивал, он даже забыл мерзнуть.
Через десять минут маленькая черная тень выпорхнула из воеводиного укрытия и смешалась с ночью.
Теперь можно было и выбираться.
Лазутчик боязливо прильнул к щелке, но на улице так стемнело, что если бы даже кто-то стоял у самых бочек, увидеть его не представлялось бы возможным никак.
Вздохнув еще раз и придя к выводу, что оно и к лучшему, изменник осторожно, боком-боком, покинул свое убежище, перелез через кучу так и не убранных никем корзин из-под скормленного Змею мяса и был сбит с ног кем-то огромным и сердитым.
— Чего на дороге развалился, смерд? — рявкнул на поверженного лазутчика голос Никодима.
Недавняя ссора с князем Грановитым ни хороших манер, ни хорошего настроения Труворовичу не прибавила.
— От смерда слышу!.. — вырвалось против ожидания и воли у неудачливого воеводы, у которого были свои смягчающие обстоятельства в виде понижения температуры, страха разоблачения и пустого желудка.
— Чего-о-о?! — опешил Никодим.
Букаха мысленно ойкнул и прикрыл рот обеими ладонями, но было поздно.
— Кто это? — подозрительно поинтересовался боярин, пытаясь рассмотреть в кромешной тьме заднего двора, кого это он уронил сгоряча.
Поверженный диссидент замычал, вставая и оскальзываясь на скользких камнях мостовой…
— Стой!.. — воскликнул вдруг Труворович. — Не может быть!.. Букаха!!!..
— Да… нет… оставь меня… — начал было выворачиваться из скользкой ситуации злосчастный диссидент, но вдруг в голову ему пришла светлая мысль.
