Джоэл Розенберг - Путь к Эвенору
— Нет. — Она посмотрела так, будто один из нас такой болван, что только со второй попытки угадает, кто именно из нас болван. — У меня есть.
— Да? И какие же?
Не знаю, получилось бы у меня нарочно говорить более неискренне и более покровительственно. Когда портятся отношения, тут уж не важно, как и что говорится.
— Гм... Ты рассказывал — оно двигалось похоже на волка, но не как волк, сгибалось неправильно и не там, где надо.
А она, оказывается, слушала внимательно. Я кивнул.
— Точно.
— Ну так вот, я вспомнила об этом сегодня днем, когда смотрела, как Доранна играет с Беталин — знаешь, дочкой Фоны? Они играли в лошадки.
Я улыбнулся:
— И кто был всадником?
Ну наконец-то я сказал хоть что-то верное: Кира улыбнулась.
— Беталин. Доранна пожелала быть лошадью. Она бегала на четвереньках, но гнулась не там, где настоящая лошадь. А когда она заржала, это не было ржанием настоящей лошади — она просто в это играла.
Аналогии обманчивы. Они могут привести к правде, а могут и провести мимо или вывести на минное поле.
— Так ты считаешь, Бойоардо — детеныш фэйри и просто играл в волка?
— Как тебе эта мысль? Такое возможно?
Не знаю, почему моей жене так важно мое мнение, но она смотрела на меня так, будто от моих слов зависела ее жизнь.
— Возможно. Вполне может быть, что ты права.
Она опустила плечи — я и не заметил, насколько они были напряжены. Вообще я многого не замечаю.
— Не знаю, много ли от этого будет пользы, — сказала она, — но мне подумалось...
— Ты правильно сделала, что сказала. — Но что мы знаем о Фэйри? Если она права, что может значить? Что все чудные твари оттуда, о которых ползут слухи, — злые детки из детсада на прогулке? — Я тоже не знаю, будет ли от этого какой-нибудь прок, — сказал я с улыбкой, — но рассказать стоило.
Выяснить все точно можно в двух местах: в Пандатавэе и в Эвеноре. В Эвеноре, ибо там единственный в Эрене форпост Фэйри. В Пандатавэе — потому, что если в Фэйри начинается какое-то шевеление, пусть и самое слабое, это рано или поздно, но непременно привлечет внимание Гильдии Магов.
Мне не по душе оба города, хотя Пандатавэй все же хуже. Там за мою голову все еще назначена награда — причем чем на меньшие кусочки разрубленным меня представят, тем выше цена.
Значит, остается Эвенор. Никогда его не любил. Это форпост Фэйри, и там действуют далеко не все действующие в Эрене законы природы. Поблизости от городской черты еще не так плохо — я был там и выбрался всего лишь с нервным тиком, да и тот быстро прошел. Но говорят, чем дальше — тем больше действуют неустойчивые, зависящие от места законы мира Фэйри, и тем меньше остается от незыблемых законов остального мироздания.
Есть решение, подходящее к целой куче проблем: пусть этим занимается кто-нибудь другой.
И мне это решение казалось оптимальным. То, что я делаю, я делаю неплохо — но я не маг, я не люблю магии и считаю наиболее разумным держаться от нее подальше, каков бы ни был ее источник.
— Это тебя пугает?
Когда моя жена говорит, что я не идиот, я не против.
— Разумеется, — сказал я. — Заработать себе репутацию неуязвимого может каждый. Для начала лезешь в самое пекло и выходишь живым. Повторяешь это еще раз — и репутация готова. Еще несколько раз — и станешь легендой. Но слава не сделает тебя неуязвимым. Твое умение тоже значения не имеет: всегда есть шанс, что не повезет. Если все время бросать кости, то в конце концов выбросишь несколько раз подряд «змеиные глаза».
— Как было у Карла.
Я кивнул.
— Как было у Карла, у Джейсона Паркера, у Чака, как... как у нас всех когда-нибудь будет. Возможно.
Мы слишком долго не обращали на Нору внимания: она вылезла из своего закутка и принялась жевать мой башмак.
— Вот так, понимаешь, и возникла вся проблема.
Я очень осторожно, нежно, отпихнул щенка. В ответ она вцепилась в носок башмака и начала трясти его, как пес — крысу.
— Какая?
— Рабство. — Я наклонился, ухватил Нору за шкирку и подержал. — Вот ты воюешь с другим племенем — не важно, кто начал войну — и побеждаешь. Что ты сделаешь с выжившими? Устраиваешь поголовную резню, как принято у народа Чака? Отпустишь на все четыре стороны — Лелеять месть?
— На которую они имеют право.
— Кто бы спорил. Но дело не в этом. Имеют, не имеют но если ты позволишь им уйти, ты посеешь ветер. Итак, ты перебьешь их — всех до единого? Или примешь под свою руку?
А если примешь — сможешь ли ты принять их, как собственных граждан, или членов племени, как ни назови? Разумеется, нет.
Конечно, рабство — не единственный выход. Выбор огромный — хотя бы и колонизация. После победы Бима Карл присоединил Холтун. Различия касались лишь доверия и положения: Карл принял холтов под свою руку, пообещав им равные права в Империи — со временем.
— Значит, ты говоришь, что работорговцы, которые сожгли мою деревню и захватили меня, когда я была еще девчонкой, были милейшими людьми. Просто их не так поняли. А я тебе рассказывала, как они вшестером, вшестером...
— Тише. — Я потянулся было к ней, но вовремя опомнился. — Успокойся, Кира. Я говорю не о том, во что это превратилось. Я говорю о том, как это начиналось. — Я погладил щенка. — Может, из лучших побуждений?
Может быть, если предвидеть все последствия, лучше было позволить Тэннети просто безболезненно их прикончить.
Киру это не убедило. Губы ее сжались в прямую линию, а потом она отвернулась. Черт ее побери, вечно она от меня отворачивается!
— Кира, — сказал я. — Я никогда не прощу никого, кто причинял тебе боль. Умышленно или нет.
Я хотел обнять ее, приласкать, прижать к себе и сказать, что все будет хорошо, но такую ложь трудно сказать женщине, которая вскрикивает, едва ты ее коснешься.
Какой-то миг я гадал, чем все кончится. Случиться могло все от попытки ударить меня до пылких объятий.
Но она просто приподняла Ника — щенок засучил в воздухе лапками.
— Я знаю, — холодно сказала она. — Ступай, Уолтер. — В ее голосе слышалась дрожь, но это потому, что я очень прислушался. — Я побуду здесь. Тебе нужно поспать.
У меня расстройство сна стремится к максимуму — я так и не сумел заснуть опять.
Глава 9,
в которой мы отправляемся в путь
Я и сам никогда не знаю, сколько правды в моих рассказах.
Вашингтон ИрвингЗакон Словотского номер девятнадцать: «Когда рассказываешь историю, эффект важнее правдивости».
Уолтер СловотскийСтах всегда клялся, что это было на самом деле, но в роду Словотских принято врать. Я лично в это не верю.
