Светлана Багдерина - Не будите Гаурдака
Ставни над головой Сеньки хлопнули и плотно сомкнулись, отсекая слегка ошарашенную царевну от беспрецедентной рекламной кампании одиозного напитка ее родины, а, заодно, и от любопытной беседы, обещающей, похоже, крупные неприятности мордастому рыжему королевичу и скорое продвижение по службе его предприимчивому дядюшке.
Ну, что ж.
Это их проблемы.
А у нас своих хватает, можем поделиться.
И, не без основания полагая, что на сегодня сеанс просвещения закончен, Серафима тихонько хмыкнула, философски пожала плечами, выбралась из кустов на дорогу и направилась обратно во дворец.
Рассвет настал скорее, чем того всей честной компании хотелось бы.
Не исключено, что сей лучезарный факт оставался бы неизвестным гостям Хольмстадта еще долгие блаженные пять-шесть часов, но откуда-то со стороны моря донесся до сонного слуха настойчивый низкий звон, словно очень тяжелым ломом били по очень толстому рельсу.
— Начало шестого удара соответствует пяти часам тридцати двум минутам местного времени, — не открывая немилосердно слипающихся очей, пробормотала царевна и перевернулась на другой бок, чтобы досмотреть чрезвычайно интересный сон.
Но не тут-то было.
В дверь комнаты коротко стукнули, и тут же вошли две служанки с подносами, заваленными остатками вчерашнего ужина, и двумя кувшинами, источающими всепроникающий кисловатый аромат эля с давно окончившимся сроком годности.
— Завтрак подан, — лаконично оповестила дебелая толстуха в красном платье и вышитом листьями дуба переднике из небеленого полотна.
Вслед за ними в апартаменты гостей протиснулась еще одна прислужница — с водой для утреннего омовения.
— Господин верховный жрец Хлодвиг Сутулый приказал сообщить, что будет ждать заморских гостей через двадцать минут внизу, — голосом холодным, как подернутая тонкой корочкой льда вода в ее тазике, сообщила она, опустила свою ношу на пол и неспешно ретировалась вместе с двумя товарками, бросая косые неодобрительные взгляды через плечо[24].
Отчаянно не выспавшиеся лукоморцы, бормоча что-то экспрессивно-нечленораздельное, то ли желая доброго утра друг другу, то ли всем отрягам во главе с господином верховным жрецом Хлодвигом Сутулым — провалиться сквозь землю, выбрались из-под шкур в холодное отряжское майское утро и принялись проворно одеваться.
Из-за стены, ничуть не приглушенные ее бревенчатой толщиной, в это время доносились похожие звуки, производимые возвращенным аналогичным способом в неуютное царство бодрствования магом-хранителем.
Процессия, двинувшаяся от королевского дворца по извилистым грязным улочкам в неопределенном направлении, без сомнения, задумывалась возглавляющим ее жречеством как торжественная. Но, как это часто бывает, задумка и воплощение находились на таком же расстоянии друг от друга, как Отрягия от Вамаяси.
Едва отошедшие после вчерашней попойки и ее ошеломительного завершения ярлы неприязненно и угрюмо взирали на парящий над крышами ковер, на его сутулое святейшество, на чадо своего конунга, дружину, моряков, простолюдинов, друг на друга, а, заодно, и на всю окружающую их неприглядную утреннюю действительность вообще.
Рядовые воины, ремесленники и прочие представители нации морских разбойников, сопровождаемые чадами, домочадцами и непоседливой домашней живностью, шумными ручейками стекались в общую колонну еще долго после того, как та начала неторопливое движение от дворца к скрытому за лабиринтом домов и мастерских морю.
Жертвенные животные в руках помощников жрецов, решив, вероятно, что все это человеческое стадо собралось исключительно, чтобы послушать их сладкие голоса, мекала, блеяла, кудахтала, кукарекала и крякала наперебой. При этом голосистый зверинец изо всех сил пытался обрести свободу и присоединиться к своим собратьям в рядах зрителей, или, как минимум, сделать всё, чтобы этот маршрут служители чуждого им бога запомнили как можно на дольше.
Порядка и величественности в ряды почитателей Рагнарока это явно не добавляло.
Изваяния уже знакомых Серафиме по ночной экскурсии ворона, волка и недреманного ока, вырезанные из дерева умельцами, не без основания пожелавшими остаться неизвестными, спешно передавались рассеянными богомольцами из рук в руки — очевидно, в поисках ответственных за их переноску товарищей. Идолы прошли всю толпу вдоль, поперек и по диагонали уже как минимум раза три, а ответственные товарищи то ли не находились, то ли находились, но оказывались исключительно безответственными, и хаотичное перемещение довольно страхолюдных образчиков деревянной скульптуры далекого севера всё не прекращалось и не прекращалось. Каждые несколько секунд они оказывались в объятиях какого-нибудь нового, ничего не подозревающего озадаченного отряга, которому тут же на ум, как по волшебству, приходило имя знакомого, который должен был бы в эту самую минуту эту самую фигуру нести, и успокоившийся было истукан начинал новый путь по рукам, плечам а, иногда, и по головам.
Возглавляли процессию жрецы. Разодетые в черно-белые балахоны, гордые сознанием собственной важности и незаменимости, они выкликали то, что на высоте пяти метров воспринималось как невнятные речевки, и толпа с энтузиазмом отзывалась на них неразборчивым монотонным ревом.
— …Кто шагает дружно в ряд?..
— …Конунг, воин и моряк!..
— …Кто шагает дружно в ногу?..
— …Ты отрягам дай дорогу!..
— …Шумные, драчливые, всегда мы тут как тут!..
— …Грабить, жечь и пьянствовать дружины не идут!..
— П-почему не идут?..
— Что?..
— А?..
— Сень, ты спишь, что ли?
— А, что?.. Кто?.. Я?..
— Ты.
— Уже нет, — несколько брюзгливо буркнула царевна, протирая кулаками глаза. — А что? Уже пришли?
— Пришли, — не слишком охотно сообщил Иван. — Уже помолились и испросили благословения в набеге. Жертвоприношения вон только что начались.
— И что у Рагнарока сегодня в меню? — осматривая всё еще слегка расфокусированным взглядом замершую в ожидании чего-то толпу, рассеянно поинтересовалась Сенька.
— Всё, — сухо дал исчерпывающий ответ Иванушка. — Кажется, это будет большой набег. Интересно, что скажет им Рагнарок.
Серафима кисло скривилась: она, в отличие от Рагнарока, могла много чего сказать по поводу предстоящего рейда на лесогорское побережье и без умасливания, но слова эти были все непечатные, для нежного слуха супруга не предназначенные, и она мужественно промолчала.
