Игорь Федорцов - Крыса в чужом подвале
Пламя озаряло обширный подвал. В нише упрятан стол наподобие того что наверху, но заставленный плотнее. Здесь же алхимическая печь - атанор. Дымоотвод вделан в свежую кладку. Если вслушаться, услышишь, за стеной капает вода. Катакомбы Тайгона. О них плетут небылицы, их тщетно ищут, их существование отрицают. Тех, кто знает правду о катакомбах единицы. Владевших секретами катакомб Тайгона давно нет. Но... Кайрин отогнала легкомысленную радость. Скоро... Скоро... Девушка приложила повторное усилие остановить преждевременные радужные мечтания.
У атанора сложены дрова. Березовые. Для ровного и спокойного жара. У стены шкаф. Часть полок отведена под книги. Толстый том ,,О естественной философии металлов" Бернара Тревизона, выделяется тиснением. Ниже книг стеклянные банки с заспиртованными уродцами. Дите с восемью конечностями, крыса с головой собаки, змея о двух головах, и много чего невиданно, вызывающего ужас и отвращение. К шкафу очередь из скелетов. Человеческий, медвежий и неведомой твари похожей на курицу, но с хвостом ящерицы и зубами льва. В центре подвала другой стол, стол-пентограмма, испещренный знаками, бороздками и проткнутый отверстиями. Рядом со столом неказистый стул. В самом темном углу, почти под лестницей, еще один. Со стальными оковами для удержания головы, рук и ног. В сиденье стула ровная дыра.
− Бьянка должна раздеться, − и тихо добавил. − Нижнюю тунику придется снять.
Скинув плащ, Кайрин распустила шнуровку на котте...
С платьем она управилась довольно быстро. Затем последовала кружевная сорочка, за ней туника. Кайрин остановилась, глянула на старика и продолжила. Развязала строфиум, ленту поддерживающую грудь, распустила вязку фундоши. Старик протянул руку. Кайрин отдала фундоши ему. Выбирая лучший свет, он осмотрел ткань. На белоснежном хлопке сукровичная полоска.
Кайрин обхватил себя руками, словно замерзла. Но в помещение не холодно, ей только казалось.
− Вы позволите осмотреть вас?
Она согласно кивнула. Старик зашел со спины, провел пальцем по позвоночнику. Затем большими пальцами надавил на поясницу. Постучал слева и справа под ребра.
− Не беспокоит?
− Нет.
− Когда это случилось, бьянка?
− Три дня назад.
Старик встал перед ней, заставил опустить руки вниз. Потрогал шею под гортанью. Надавил большим пальцем на соски груди, погладил. Соски набухли. Старик заметил, как расширились зрачки глаз Кайрин и изменилось её дыхание.
Он извлек из шкафа большое белое полотно, расшитое рунами и знаками, застелил стол-пентограмму.
− Следует лечь, бьянка.
Кайрин легла. Величины стола хватило лежать в длину. Старик поставил в изголовье толстую черную свечу и зажег.
− Будет неприятно, бьянка.
− Да уж, наверное.
Старик опять отошел к шкафу. Достал ящик. Долго возился с хитрым замком. Открыл. Взял салфетку, полил на неё из бутылки остро пахнущей жидкость. Тщательно протер салфеткой руки. Каждый палец, каждый сустав. Уголком прочистил под ногтями. Потом извлек из ящика инструменты. Металл соударялся с металлом и холодно звенел. Дзынь... Дзон... Дзык...
Сложив отобранный инструмент, вернулся к столу. На глиняном лотке с десяток трубок, короткие и длинные иглы и крючки, вогнутое зеркало. Тут же с левой руки баночки. Крохотнее наперстков.
− Я готов приступить, бьянка, − произнес старик, словно давал Кайрин время одуматься.
− Тогда чего ждешь?
− Ноги, бьянка.
Кайрин поджала ноги и чуть расставила. Старик взял её за ступни и передвинул пошире. Затем зажег в маленькой мисочке масло. Вспыхнул ярчайший свет. Кайрин уставилась на пляшущее пятно под потолком.
− У вас поврежден вход, бьянка, − сказал старик. Он подцепил в миниатюрную лопаточку прозрачной мази и помазал ей малые губы.
Кайрин поморщилась. Мазь холодила и вызывала неприятные ощущения.
Старик осторожно ввел в её лоно трубку. Кайрин подобралась.
− Шшшш, − вдохнула она воздух сквозь зубы.
Старик сунул трубку еще глубже.
− Вы принимали купание, бьянка?
− Конечно. Не могла же я ходить грязной.
− Много ли выбежало семени?
− Не знаю.
− Резко ли оно пахло?
− Не знаю.
− Это сильный мужчина. Он очень навредил тебе. Но его семени было не много и оно не прижилось.
Старик отошел и взял длинные спицы с крючками на конце.
− Придется потерпеть бьянка. Если хотите я дам бханг.
− Нет, − отклонила Кайрин. От снадобья потом долго отходят. И выглядят как полные идиоты, улыбаются на каждый чих.
На работу потрачен час. Старик менял спицы, вдевал в длинные хитрые игла тончайшие нити сделанные из жил новорожденного ягненка, вводил мази, делал промывания.
Завершив работу, он вытер пот.
− Вам нельзя быстро ходить и сидеть целый день, − предупредил он её, помогая одеться. − В следующий раз я не смогу помочь вам, бьянка, − поймав на себе грозный взгляд Кайрин, поспешно отвернулся.
− Следующего раза не будет.
После того как Кайрин оделась, поднялись наверх. Девушка отдала ему тугой кошель. Тот с поклоном принял и несмело произнес.
− Бьянка, мне нужна одна книга.
− Какая?
− Splendor Solis Соломона Трисмозина, − тихим голосом сказал старик. − Она есть в императорской библиотеке.
Книга ему действительно нужна. Но если знать что это за книга...
− Где именно?
− В личном хранилище покойного императора.
− Она запрещена?
− Да, бьянка. Её содержание считается ересью и волхвами и священниками.
− Если и смогу достать, то не скоро.
− Я подожду, бьянка, − благодарно поклонился старик.
Кайрин посмотрела через окно. Девочка приблизила яблоко к лицу. Что-то высмотрела на красной восковой кожице и лизнула. Губы девочки растянулись в подобие собачьего оскала.
− Она довольна твоему подарку, бьянка, − произнес с нескрываемой печалью старик.
Под светом небес только Кайрин и старик знали, девочка мертва уже как два года. Воистину Джэлех хороший алхимик. Жаль, что его самого сожгли. Год назад.
6.
Семь дней трудов положил Создатель на мир наш. И небо дневное и ночное создал, и светила большие и малые зажег; моря-океаны бескрайние разлил и реками их связал; твердь горную поднял льдом и снегом укутал, и твердь плоскую выровнял, цветами и садами убрал, людям отдал. Во благо сие! Во благо! Однако, на то выходит и Украйные дебри, край заповедный и малохоженый, и Воронья топь, место гиблое и дикое, творенья его. Дебри велики и топь не мала. От Забытой пади до Игольчатых гор тянется. Вот от пади и до гор ни зверью, ни птице приюта нет. Человеку только.
