Мэри Филлипс - Игры богов
— Разумеется, — проговорила Афина, — я буду преподносить информацию в наиболее сжатой и доступной форме, но это сложный вопрос, который так или иначе затрагивает нас всех, поэтому я обращаюсь к вам с просьбой отнестись к нашему собранию с надлежащим уважением. На креслах вы можете видеть тезисы моего доклада.
— А я могу прочитать эти тезисы и пойти по своим делам? — спросил Гермес.
— Нет.
Артемиду ничуть не удивило то, что Гермес выбрал самое большое и лучше всего сохранившееся кресло. Он развалился в нем, сбросил свои крылатые сандалии и стал небрежно просматривать подготовленные Афиной бумаги. Артемида с любопытством наблюдала за тем, как он пытается убрать с лица выражение замешательства, — то же самое чувство охватило недавно и Артемиду, когда она ознакомилась с этими записями. Все это не предвещало ничего хорошего.
Постепенно подошли другие боги. Кресла они занимали в порядке убывания их комфортности. Артемида заметила, что у Афродиты очень хорошее настроение, и это ее встревожило.
«Интересно, чьему поражению она так радуется?» — задумалась Артемида. Несомненно, пострадал не Эрос, сидевший через два кресла от нее, — с его лица тоже не сходило благостное выражение — и не Арес, который сразу направился в дальний конец комнаты, мельком взглянул на тезисы, уронил их на пол и теперь что-то сосредоточенно записывал в скоросшиватель, лежащий у него на коленях. Дионис, войдя, с бодрым видом налил Афродите бокал вина, поэтому из списка возможных жертв следовало исключить и его. Гефест сидел на диване рядом с женой, что-то шептал ей на ухо и оживленно ее тискал. Деметра, тихо сидевшая на стуле в углу комнаты, была бледной и какой-то взъерошенной, но она оставалась такой с тех пор, как погиб ее ломонос, и ее также можно было не брать в расчет. Оставался один Аполлон, и это объясняло его ужасное настроение этим утром. Артемида задумалась, что такого учинила Афродита и не коснется ли это каким-нибудь боком и ее. Впрочем, она была до такой степени зла на Аполлона, что постаралась выбросить из головы все мысли о нем.
Тем временем Афина громко прочистила горло. Все неохотно оторвались от своих занятий и посмотрели на нее.
— В зале присутствуют все делегаты? — спросила она.
— Аполлона нет, — отозвалась Артемида.
— Кто-либо может предоставить сведения, относящиеся к его отсутствию? — вопросила Афина.
— Прошлой ночью он был в клубе, — сообщил Дионис. — Выпил бутылок шесть моего вина и заснул под стойкой бара. Там я его и видел в последний раз. Сомневаюсь, что он сможет почтить нас сегодня своим присутствием.
Артемида не стала ничего добавлять к этим словам.
— Что ж, ситуация вполне типичная, — констатировала Афина. — Лишь вчера я уведомила его, что цель нашего сегодняшнего собрания связана с распространением крайне важной информации. Возможно, нам следует перенести…
Ее голос тут же потонул во всеобщем недовольном ропоте — особенно громко возмущался Гермес, который знал, что именно на него будет возложена задача подыскать другой приемлемый для всех день.
— Что ж, так и быть, проведем собрание без него, — проговорила Афина. — Гермес, ты сможешь обеспечить передачу всех ключевых положений доклада нашему отсутствующему родственнику?
— Сделаем, — кивнул Гермес.
— Превосходно. Итак, приступим. Я обращаюсь ко всем присутствующим здесь божествам с предложением рассмотреть диаграмму, изображенную на первом листе представленного вам документа под названием «О необходимости повысить степень могущества истинных богов и богинь, иначе именуемых Олимпийцами, с дополнительными предложениями относительно реализации упорядоченных решений на основе религии и в рамках существующего глобального контекста диверсифицированного политеизма»…
Артемида терпеть не могла, когда обстоятельства вынуждали ее признать правоту Аполлона.
Когда Аполлон убедился в том, что все боги ушли на устроенное Афиной собрание — а подобные сборища всегда продолжались по нескольку часов, — он вышел из своей комнаты, которую все это время беспокойно мерил шагами, и направился к двери, ведущей на третий этаж. Артемида сама во всем виновата — она напросилась на это. Если бы не ее вмешательство и не глупая сцена, которую она разыграла в то злополучное утро, Аполлон сейчас просто завалился бы в кровать и как следует проспался бы — вернее, все вообще пошло бы по-другому, и у него теперь вовсе не было бы этого жуткого похмелья. Теперь же Артемиде, да и не только ей, придется отвечать за последствия ее неразумного поведения.
Пройдя по коридору, Аполлон остановился в самом его конце, у двери, которая вела наверх. Вот уже много лет эту дверь никто не открывал — ни с той стороны, ни с этой. Аполлон постарался убедить себя, что то ощущение озноба, которое появилось у него в животе, не является страхом, и открыл дверь. Ручка подалась не сразу, но дверь не была заперта. Он толкнул ее, и она с неприятным скрипом открылась. Глазам Аполлона предстала полутемная лестница, вся затянутая паутиной и покрытая окаменевшей грязью. На ступеньке, расположенной примерно на уровне глаз Аполлона, сидела жирная крыса и внимательно за ним наблюдала, а чуть выше нее на стене совокуплялась парочка гигантских тараканов. Это напомнило Аполлону о том состоянии, в котором находилась остальная часть дома до появления Элис… Отбросив эту мысль, он вошел и закрыл за собой дверь. Помещение погрузилось в почти непроницаемую тьму. Впрочем, сверху лестницы проникал тусклый свет. Аполлон двинулся навстречу этому свету, и с каждым шагом, приближавшим его к запретному третьему этажу, ступеньки издавали все более громкий стон.
Поднявшись наверх, он очутился на лестничной площадке из грубых досок и увидел маленькое окошко и еще одну невзрачную некрашеную дверь, ведущую неизвестно куда. Перед дверью, на стуле, таком же непритязательном, как и все здесь, сидела богиня, которую Аполлон не видел очень давно: это была его мачеха Гера, сестра и жена Зевса.
Они, не моргая, смотрели друг другу в глаза. Насколько было известно Аполлону, Гера неподвижно просидела здесь более двадцати лет — ну разве что гладила павлинов, которые лежали на полу у ее ног. У нее были волосы цвета самой темной ночи, спина, прямая, как лезвие гильотины, и лицо, при виде которого душа проваливалась глубоко под землю. Если Гера и была немного удивлена тому, что к ней впервые за двадцать лет кто-то пришел, она не снизошла до того, чтобы выказать это.
— Гера, — проговорил Аполлон, — не могу сказать, что рад тебя видеть.
Гера не пошевелилась. Ее губы по-прежнему были плотно сжаты.
