Мэри Филлипс - Игры богов
— Ее зовут Элис, — сказал Аполлон. — Правда, это самое прекрасное женское имя? Ты меня слушаешь?
Дионис повернулся лицом к Аполлону:
— Ну конечно же, слушаю. Элис. Да, отличное имя.
— Честное слово, я решил, что нашел свою избранницу, — продолжал Аполлон. — Я собирался остепениться, серьезно… Ну хотя бы на несколько десятков лет, пока она не умрет. Я был убежден, что она меня любит, но теперь понял, что она просто играла со мной. Она считала меня дурачком.
— Смертные женщины все такие, — согласился Дионис. Ему оставшись лишь надеяться, что все это будет длиться недолго.
— Ты должен был сказать мне, что никакой я не дурачок, — заметил Аполлон.
— Извини. Конечно же, ты не дурак, — сказал Дионис. «Но зато ты такой зануда!» — про себя добавил он.
— Все они шлюхи и стервы, — вернулся Аполлон к главной теме своего монолога.
— За это надо выпить, — поддакнул Дионис, открывая очередную бутылку. — Элис… Кажется, я знаком с одной смертной по имени Элис.
— Так и есть, — кивнул Аполлон. — Она убирает наш дом.
— Точно. Так где, говоришь, ты познакомился со своей Элис? — поинтересовался Дионис.
— Да нет, ты не понял. Это она и есть.
— Как она? Уборщица? Твоя Элис уборщица?
От этой новости Дионис пришел в полнейший восторг. Вечер оказался не таким скучным, как он предполагал.
— Ты влюблен в уборщицу?
— Не будь снобом! — повысил голос Аполлон. — Ты ведь сам наполовину смертный, не забыл еще? Тебе ли выносить суждения о социальном статусе окружающих?
— Как скажешь, брат, — не стал возражать Дионис. — Так что случилось? Только не говори мне, что тебя отвергли.
Перед тем как ответить, Аполлон одним махом осушил целую бутылку.
— Меня отвергли, — наконец произнес он.
— Тебя отвергла уборщица? — Дионис с трудом удержался от смеха.
— Именно так, — подтвердил Аполлон.
— Как же это произошло?
— Это случилось всего несколько часов назад, — начал свой рассказ Аполлон. — Сегодняшняя ночь должна была стать лучшей в моей жизни. Я наконец-то встретил свою единственную любовь, самую лучшую девушку на земле, которая должна была стать для меня всем. И знаешь, Дио, ради нее я готов был на все. Стоило ей попросить, и я сдвинул бы вселенную с места, клянусь. Но она просто играла со мной… Грязная стерва! Она разожгла во мне чувства, а потом отбросила меня, как ненужную вещь. Нет — как что-то омерзительное. Ты представляешь — меня, как какую-то жабу!
— Так значит, тебя отвергла уборщица, — повторил Дионис.
— И я даже не могу ее прибить, — сказал Аполлон.
— Так ты хочешь убить ее? — удивился его брат.
По мнению Диониса, такое проявление любви было весьма странным, но вслух он не стал этого произносить.
— Она опозорила меня.
В знак согласия Дионис грустно закивал.
— А еще у нее есть это дерьмо…
— Дерьмо? Ты про какое-то уродство?
— Вроде того. Это уродство зовут Нил. Он похож на скрюченный высохший лист.
— Я так понимаю, это ее приятель?
— Не совсем, но почти… — вздохнул Аполлон. — Гнусная стерва! Я никогда еще не встречал таких.
— Так почему ты не можешь ее убить? — спросил Дионис.
— Я дал одну глупую клятву. Поклялся Стикс.
— Гм… Теперь я понимаю, в чем загвоздка.
— Опять встряла эта чертова Артемида, — негодовал Аполлон.
— Да, она это любит, — кивнул Дионис.
Тем временем на сцену за спиной Аполлона уже вынесли крабов. Скоро посетители должны были начать падать в обморок, и Дионису нужно было спешить.
— Слушай, не думай обо всем этом, — бодро произнес Дионис, давая понять, что разговор окончен. — Может, тебе еще улыбнется удача.
— Это как? — уточнил Аполлон.
— Может быть, она и так умрет.
Дионис собрал пустые бутылки и отошел, а Аполлон остался думать, были эти слова простым замечанием или полезным советом.
18
Когда Аполлон проснулся, он лежал на полу опустевшего клуба. То, что он спал, являлось плохим знаком. Еще хуже было то, что голова его была такой тяжелой, словно на ней стоял человек в кованых сапогах. Физическая боль была для него новостью, причем новостью крайне неприятной. Но помимо очевидного неудобства, подобная ситуация заключала в себе и определенную мрачную иронию: он мог использовать свою силу, чтобы убрать боль, но тогда бы он стал еще более слабым, а значит, и более восприимчивым к подобным ощущениям в будущем. Аполлон с трудом поднялся на ноги, отклеил от щеки флаер и стряхнул окурки с измятого, перепачканного вином пальто. В конце концов он ограничился полумерой — сделал из почти невыносимой муки пульсирующую, но терпимую головную боль, которая как раз соответствовала его настроению. На полу зала он нашел достаточно мелочи, чтобы заплатить за автобус, который довезет его домой. По опыту он знал, что Дионис уже забрал наличность из кассы, а значит, взламывать ее не было смысла.
На автобусной остановке собралось немало смертных — матери с детьми, пенсионеры с сумками-тачками, а также несколько жителей пригородов, которые были одеты в строгие костюмы и, очевидно, считали себя выше других. Все они старались держаться подальше от Аполлона, в другом конце павильончика, и тайком бросали на него презрительные взгляды.
«Я бы мог закопать вас всех, просто щелкнув пальцами, — думал Аполлон. — Мог бы превратить в настурции, червей или вчерашние газеты. Мог бы живьем содрать с вас кожу, поменять местами ваши внутренности так, чтобы у вас на месте рта оказались кишки, а из подмышек сыпалось дерьмо. Мог бы сделать так, чтобы глаза ваши закипели в глазницах. Мог бы, но не могу. Черт бы побрал эту Артемиду!».
Когда подошел автобус, смертные стали один за другим забираться в него, но водитель, который казался вялым и полусонным, умудрился закрыть двери прямо перед носом у Аполлона. Автобус тронулся с места и быстро скрылся вдали. Чтобы не подвергаться подобному унижению во второй раз, Аполлон сунул липкую мелочь в карман и пошел домой пешком, успокаивая себя тем, что он и сам не хотел бы оказаться в дребезжащей жестяной коробке, полной разлагающихся смертных.
Этим утром Лондон был тусклым и грязным, почти все вокруг имело цвет сажи. Повсюду были смертные — они молча, с ничего не выражающими лицами шли куда-то плотным потоком. Аполлон упорно двигался навстречу толпе, толкая людей в плечи и цепляя их портфели, когда они отказывались уступить ему дорогу.
«Интересно, что бы они сделали, если бы им стало известно, кто я такой? — размышлял он. — Если бы они узнали, что в моей власти солнце, изменилось бы их отношение ко мне? Вряд ли…».
