Ольга Николаева - Я иду искать
Собственные шаги казались им чересчур глухими, словно тонули в полутьме затянутой сырым утренним туманом лестницы давно заброшенного дома. Но они упрямо старались не думать, просто идти. Страх отступил немного, мягко затаился в глубине души, уступив место тревожной пустоте, но в любой момент снова готовый ожить, сдавить горло криком, скрутить внутренности в ледяной узел.
Лестница позади. Перед ними вход в комнату с сорванной с петель дверью, которая теперь — видимая в проём — валяется возле окна, так, как они и оставили. Макс и Игорь переглянулись, подумав об одном и том же: если бы он освободился, но был здесь, то снова поставил бы её на подоконник. Значит, либо он действительно мёртв, либо его здесь уже нет. Оставалось войти и убедиться. Просто войти и посмотреть.
Макс до боли закусил губу. Войти. Один шаг, какая-то секунда. Просто шаг через порог, один только шаг. Если он промедлит ещё немного, если задумается, если представит то, что должен увидеть, тогда — всё, тогда он не сможет, не решится доделать то, что должен. И Макс быстро шагнул в дверной проём. И — увидел.
Он неподвижно висел, прикованный к проходящей вдоль стены трубе. По тому, как осело вниз удерживаемое только наручниками тело, как неестественно вывернуты в плечах руки, было ясно, что жизни в нём уже не было. Казалось, даже воздух вокруг него замер прозрачным стеклом.
Максу хотелось, чтобы Игорь сказал что-нибудь, хотелось просто услышать живой человеческий голос, но, в то же время любые слова ощущались неуместными сейчас, будто способными нарушить страшный покой бессильно повисшего тела.
Юноша подошёл вплотную к нему, поборов себя, тронул цепочку наручника. Тело чуть качнулось и он едва подавил мгновенное желание отскочить. Но ничего не произошло. Лицо мёртвого было низко опущено, скрыто падающими на него волосами, кончики тёмных прядей — в засохшей крови. Макс непроизвольно задержал дыхание и упёрся руками в его грудь, ощутив влажную от капелек тумана кожу чёрного пиджака. Игорь расстегнул оба наручника и тело тяжело повалилось на едва не задохнувшегося от непроизвольного крика Макса, мягкие холодные волосы коснулись щеки, безвольно упавшие руки скользнули по нему, словно в слабой попытке ухватиться. Макс от страха почти бросил тело на пол.
Теперь они видели его лицо. Серовато-бледное в утреннем полумраке, отмеченное тем безжизненным спокойствием, какое бывает только на мёртвых лицах. Застывшие, чуть приоткрытые губы, глубоко запавшие потемневшие глазницы, провалившиеся щёки, и на одной — смазанный бурый след крови.
Не стараясь даже справиться с дрожью в руках, они положили тело на сорванную с петель дверь и спустились с ним в подвал, туда, где возле дальней стены проходили над полом какие-то трубы. Опустили его между ними — ненадёжная, ненастоящая могила, но, всё же, могила.
Макс вытащил из кармана маленькую картонную иконку и бумажную полоску с написанной на ней церковнославянскими буквами молитвой. Он не был верующим, как и никто в его семье, это был его первый и, возможно, единственный визит в церковную лавку, но Макс сам не понимал, почему это казалось ему таким важным. Он не верил, что вампира можно удержать в могиле с помощью освященных предметов, нет. Но какая-то часть души требовала, чтобы то, что они сейчас делали, было не сокрытием трупа, как пишут в циничных криминальных сводках, а — похоронами. Или, хотя бы, подобием похорон. Максу была невыносима мысль просто оставить тело в подвале брошенного дома, среди куч мусора, словно и оно было таким же мусором. Да, это — монстр, хищник, убийца, но ведь, всё-таки, это был и человек. Пусть он даже сам потерял память о своей нормальной, человеческой жизни. А вдруг не потерял? Макс боялся представить, что чувствовал он сегодня ночью, перед тем, как умереть. Умереть совсем. Что, если в нём оставалось что-то от того человека, который когда-то давно жил обычной жизнью, кого-то любил, был кому-то дорог…
Макс сложил безвольно-послушные руки на груди, невольно сжавшись от прикосновения к холодным пальцам, вложил между них иконку. Положил на бледный лоб полоску с церковнославянской вязью. Игорь закрыл сверху положенное между толстых труб тело той самой дверной створкой.
Всё.
Максим очнулся от воспоминания, как от обморока. Ему показалось, что темнота в дверном проёме напротив шевельнулась, обретая очертания человеческой фигуры. Показалось? Человек сделал шаг из темноты, поднял руку — из-под задравшегося рукава стал виден широкий, уже не кровоточащий порез с почерневшими краями. Максим непроизвольно вздрогнул, но перед ним никого не было. Он был один, привязан в комнате недостроенного дома, перед ним — тёмный дверной проём, в котором — никого. Показалось. Господи, да немудрено! И нечего удивляться, он же не железный. Максим закрыл глаза, пытаясь успокоиться и унять совершенно ненужные сейчас воспоминания. Почему-то вместо страха он чувствовал усталость — от бесполезных попыток понять, что с ним, от неутихающей головной боли и приступов тошноты, от ломоты в затёкших руках, от невозможности отследить, сколько прошло времени.
Из окна упал бледный луч света и Максим увидел на противоположной стене свою тень с резкими, чёткими контурами. Запрокинутая голова, поднятые, широко разведённые руки, от запястий вдоль предплечий видны глубокие разрезы, одежда потемнела от крови, на бледной щеке тоже кровавый след — видимо, в какой-то момент он уронил голову на плечо, волосы намокли и прилипли к лицу, к шее. Кровь везде — на одежде, на стене, на полу виднеются тёмные поблёскивающие в лунном свете пятна. Максим с апатией безнадёжности понял, что это не тень — да и откуда взяться тени, ведь источник света не у него за спиной. Это вообще не он, это…
Трель мобильника вернула Максима в реальность, он дёрнулся на верёвках и открыл глаза. Он по-прежнему находился в комнате недостроенного дома, его руки по-прежнему привязаны к чему-то над головой, а в кармане надрывается бесполезный мобильник. И абсолютно пустая стена перед ним.
Мобильник несколько раз повторил свою механическую мелодию и смолк. Максим до боли закусил губу. Его ищут, ему пытаются позвонить, но что толку! Этот звонок сделал ещё более мучительным ощущение бессилия — вот оно, спасение, в маленьком телефоне у него в кармане, так близко и так недоступно! Он отчаянно дёрнулся на верёвках и застонал от боли в затёкших руках. Кто-то знает о том, что произошло пять лет назад? Кто-то мстит ему? Кто? Ведь не… не он. У Максима почему-то была твёрдая уверенность, что не он. Его больше нет. Но если вампир и вернул себе каким-то образом своё подобие жизни, всё равно. Максим помнил его, очень хорошо помнил. Помнил даже имя.
