Михаил Успенский - Время Оно
Жихарь и выбрал.
Беломор перевернул пластинки.
На одной намалеван был скоморох в пестром платье.
На другой изображался бедолага, подвешенный за одну ногу к висельной веревке.
На третьей рушилась вниз могучая каменная башня, пораженная ударом молнии.
Богатырь ничего не понял, а старик, довольно урча, собрал картинки и снова спрятал сверток. После чего велел улечься на прежнее место и крепко спать.
«Выходит, что я шут гороховый и висельник презренный, – думал Жихарь, то и дело вытирая пот со лба. – Ничего, зато башня должна обрушиться...»
Распадок наконец прекратился, вот показался и знакомый мосточек – вернее, то, что от него осталось. Поэтому пришлось тут перейти ручей вброд, нахваливая хорошо смазанные салом сапоги. Ноги чуть тронуло холодом, но ни капли воды не попало внутрь. А если бы ичиги промокли и высохли на ноге, то не обошлось бы без мозолей.
«Все-таки с деревней нечисто, – решил богатырь. – Иначе бы они давно все тут наладили».
А вот и батюшка Пропп – тот самый, которому Жихарь в прошлый раз дерзко бросил: «Обойдесся!» и которого оставил без полагающейся жертвы, отчего и сам едва не стал жертвой людоедских братцев.
Дважды пренебречь обычаем мог лишь полный дурак. Поэтому богатырь остановился, отвесил кумиру глубокий поклон, снял со спины мешок, подкрепился, приговаривая: «Хлеб сам себя несет», напился из ручья, сполоснул лицо (рыжая щетина уже кололась, бороде тоже хотелось посмотреть на подвиги своего носителя), сел у подножия и задумался.
Никогда не угадаешь, понравится Проппу твой рассказ или, наоборот, прогневит. Это все равно что кости кидать, и не наговорный плат, а как судьба решит. Вот Жихарь и решил попотчевать благодетеля довольно странной сказкой-устареллой, подхваченной им в тех горах, куда любил летать Демон. Странствующий рассказчик при этом уверял, что сочинил устареллу знаменитый сказитель и поэт, герой своего времени, в тех краях воевавший и сложивший голову в поединке со своим же товарищем из-за сущего пустяка.
– Сюжет трагедии, – сказал Жихарь, удивляясь незнакомым словам. – Отец с дочерью ожидают сына, военного, который (недавно женился, с женою) приедет в отпуск. Отец разбойничает в своей деревне, и дочь самая злая убийца. Сын хочет сюрприз сделать отцу и (под другим именем) прежде, нежели писал, отправляется; приехав, недалеко от деревни становится у мужика на постоялом дворе с женою в трактире ночевать. Он находит здесь любезную свою с матерью. Ну так там сказывается, что я поделаю, не отсебятину же нести!
Они просят, чтоб он ночевал, ибо боятся разбойников. Он соглашается. Вдруг разбойники ночью приезжают. Он защищается и отрубает руку у одного. Всех убивают и жену утаскивают. Он в отчаянии идет броситься к отцу, чтобы тот дал ему помощь, ибо дом не так далеко. Его запирают в комнате. Когда все утихло, он вырывается. Уходит и приносит труп своей любезной, клянется отомстить ее. Для этого спешит к отцу, чтоб найти там помощь. Ночь у отца. Дочь примеривает платья убитых несколько дней тому назад, люди прибирают мертвые тела. Прибегает сын. Сказывает о себе, его впускают. Он рассказывает сестре свое несчастье... вдруг отец... он без руки... Сын к нему... и видит... в отчаянии убегает. Смятение в дому. Меж тем полиция узнала не о сем, но о другом недавнем злодеянии и приходит; сын сам объявляет об отце: вбегает с ними. Отца схватывают и уводят. Сын застреливается. Тут вбегает служитель старый сына, добрый, хочет сказать ему о смерти печальной супруги, его увидеть, но не замечает и рассказывает сестре, что он... И видит его мертвого.
– Батюшка Пропп, – добавил Жихарь. – Я не виноват, что устарелла такая непонятная. Видно, сочинитель ее не успел как следует сочинить – то у него так, а то этак. Но, в общем, понятно, правда? – Он просительно посмотрел на идола.
Лицо Проппа не выражало ни добра, ни худа.
– Чем богат, – оправдывался Жихарь. – В другой раз получше расскажу...
Решив, что сделал достаточно, Жихарь взвалил на плечи котомку, еще разок поклонился кумиру до земли и зашагал по дороге.
Интересно бы знать, кто первую-то дорогу проложил? Должно быть, родилась она от простой тропинки. Люди ходили туда-сюда, прибивали траву и скоро прибили совсем. Потом пошли с возами, начали вырубать деревья по обочинам...
Случалось богатырю видеть всякие дороги. Иной раз даже мощенные камнем. Но все равно дорога – место опасное. Кто тебе идет или едет навстречу, кто сзади догоняет – неведомо. А если ты один, то лучше тебе свернуть куда-нибудь в сторону от греха да переждать...
Лишь однажды привелось ему пройтись по безопасной дороге – когда возвращался домой через какое-то удивительное царство. Нагнал по пути ветхую старушку с мешком. Старушка то и дело ставила мешок на дорогу и отдыхала. Жихарь поздоровался и предложил помочь. Старушка посмотрела на него с ужасом, подхватила мешок и пустилась бегом.
Богатырь тогда нагнал ее, успокоил, объяснил, что он не вор и не разбойник. Бабушка и вправду успокоилась и объяснила Жихарю, что с молодых лет таскает этот мешок по дорогам – из одного конца царства в другой. Тамошний царь был столь строгий, что извел всех лихих людей и хвастался другим государям, что в его державе полный порядок: юная девушка с мешком золота может пересечь всю его землю из конца в конец, не подвергшись при этом ни ограблению, ни поруганию. Как раз ее, тогда еще молоденькую, и пустили для примера. Вот она все ходит и ходит, подруги все давно замуж повыходили, да чего там – внуков нянчат, а ее путь не кончается: помереть царь помер, а указа не отменил...
В тот раз богатырь пожалел старушку, а теперь жалел, что не облегчил ее тяжкую ношу – может, тогда и в долги бы не залез... Да нет, все равно залез бы...
Лес по сторонам был веселый, приветливый, как всегда случается в начале лета. И так он ласково шумел, что, казалось, не могло там таиться ни волков, ни коварных рысей, ни лесной Полуденницы (самое сейчас для нее было время), ни злых остроголовых шуликунов...
Хотя как раз в таком разнеженном лесу и таятся обычно самые страшные опасности. Путник душой обмякнет, нюх потеряет, слух притупит, взор ослабит... Тут его и бери голыми руками, или лапами, или же хоботами – у кого чего растет.
Но умные люди еще когда сказали: бесшумных засад не бывает.
Даже зверь ведь не железный: примнет сучок, пошевелит ветку. Что же говорить про человека?
Порубежные стражи, сидящие в секрете, нет-нет да и звякнут доспехом. Ягая Баба, поедучая ведьма, то и дело кашляет, потому что ступа у нее летает на дыме. Пятнистые спиногрызы дикие в предвкушении грядущего пира с шумом втягивают слюну.
А лесных разбойников, притаившихся в укромном месте, выдает, как правило, звонкая и удалая песня, которой они обычно любят заливаться от скуки.
