Явье сердце, навья душа (СИ) - Арнелл Марго

— Теперь старшая я здесь, реки царица. Хозяйствую, русалками заправляю.

И в этом, зная боевой характер Настасьи, тоже не было ничего удивительного.

— Хочешь взглянуть на мои владения? — Не дав ей ответить, царица русалок хрипло рассмеялась. — Конечно, хочешь! Где еще такое увидишь?

Баюн, собравшийся было вылизать шерсть, поймал взгляд Яснорады. На мгновение так и застыл с высунутым языком, а потом отчаянно замотал головой.

— Ни за что в воду не влезу, и не упрашивай. Я лучше здесь на бережку посижу, шерстку на солнце погрею.

— Рыбки ему наловите и на берег выбросьте, — велела Настасья. — И смотрите у меня — чтобы без проказ!

Мавки и русалки даже ворчать не решились. Мигом исчезли, взволновав речную гладь. Несколько нечистей навьих все же остались, тараща на чужаков любопытные глаза.

— Водяного, если увидишь, не бойся, — наставляла Настасья. — Ко всем он нам добр, всем нам здесь дедушка.

— Дай угадаю: хранитель он вод, как Леший — хранитель леса?

— Угадала. Тихий старичок, для многих и вовсе неприметный. Сидит себе на дне речном, знай, пасет стада рыбные — налимов, лещей и сомов.

— И рыбакам, небось, рыбу ловить помогает? А если чем-то его прогневали — то стада свои и спугнет.

— Быстро ты, я гляжу, разобралась в навьей жизни, — одобрительно рассмеялась Настасья.

Яснорада бросила взгляд на духов речных, что расчесывали свои длинные волосы и смотрели на нее глазами всех оттенков бирюзы.

— Выходит, они дочки Водяного?

Настасья печально улыбнулась.

— Стар он слишком, чтобы свой род продолжать. Стар и безразличен. Он ведь не то, что Леший — Водяного никому не убить. Как в воде растворится, если найдется достойный враг, так водой и вернется.

— Откуда тогда берутся русалки и бродницы? — нахмурилась Яснорада. — Не из воды же появляются?

— Из воды, да не только. Детям навьим плоть нужна, и Навь свое всегда получает. Если уродилась девица некрасивой, к реке уходила, и домой больше не возвращалась. В Яви нырнет человеком, а в Нави прекрасной мавкой вынырнет. Раньше так было, когда о мавках еще помнили, а сейчас… Кто бросается в воду от несчастной любви, а кого вода сама за собой уводит.

Стало совсем тихо. Только река журчала да русалки что-то напевали тихонько.

— Яснорадушка? — тревожно спросил Баюн, коснувшись лапой ее ладони.

— Я думала… — Она тряхнула головой, начала сначала. — Когда нечисть болотная и лесная говорила про людей — тех, кого они в трясину или в чащу леса завели… Я думала, они вели речь о людях Нави.

— Навья нечисть ни за что не обидит навьих детей, — покачала головой Настасья.

— Значит, она с Яви людей забирает… — Яснорада покусала губы, глядя вдаль пустым взглядом. — Люди не видят их — это я точно знаю. Ведать не ведают, но попадаются в их ловушки. То Леший в дремучий лес заведет, то русалка своей песней неслышимой в глубокий омут заманит, то болотник за ноги утащит в трясину. И тогда бедолаги появляются здесь… в Нави.

— Навь забирает их себе, — подтвердила Настасья.

— А что до тех, кто в Кащеевом граде живет? — медленно спросила Яснорада.

— Если стихия их, как меня, позовет, значит, уйдут они и будут принадлежать той стихии.

Яснорада не знала, что и думать. Она не была очарована Навью и прежде; красотами ее, лесами, лугами и долинами не обманывалась. Знала, как может быть опасна матушка-природа, особенно та, что взрастила, вскормила своим молоком нечисть. И все же слова Настасьи неприятно ее удивили.

Явь и Навь, выходит, связывал не только Калинов мост. Было и еще кое-что, и имя ему — стихия.

Яснорада бездумно шагнула вперед, опуская босые ступни в прозрачную студеную воду. Вскрикнула, когда от лодыжки наверх потекла серебристая вязь, покрывая кожу рыбьими чешуйками. Отпрыгнула назад, на берег, но чешуя никуда не делась. Поблескивала влажно, притягивая солнечные лучи и чужие взгляды.

— Ты ж гляди, — всплеснула руками одна из сестер Настасьи, — русалка!

«А до этого лесавкой была…»

И должна была Яснорада заподозрить, что последует дальше, да слишком глубоко в свои мысли ушла. Одна из мавок подскочила к ней и царапнула кожу повыше запястья. Яснорада ойкнула, а потом вздохнула, терпеливо ожидая, что мавка в ее венах разглядит.

— Кровь в ней, не вода, — разочарована протянула речная нечисть.

Баюн позволил себе засомневаться.

— Не вода же по венам у вас течет.

Мавка, кинув на него быстрый взгляд, провела ногтем — фиолетовым, будто от холода — по собственной коже. Кровь ее оказалась не алой, не багряной — призрачной, бледно-синей. На безупречной внешности мавок эта особенность никак не отразилась. Кожа речных духов была матово-белой, как у знатной дамы, что нежила тело в меду и молоке.

«Жди от нечисти одни обманы», — устало подумала Яснорада.

Настасья задумчиво кусала губы. Такой тихой Яснорада видела ее, пожалуй, впервые. Обычно у бывшей невесты Полоза находились ответы на все вопросы, да и долго думать она не привыкла — неудержимая, словно молния или быстроногий скакун, тут же бросалась в бой. Рьяно доказывала правоту, не допуская и тени сомнений, что могла оказаться неправа.

Но теперь она молчала, глядя на покрывшую тело Яснорады рыбью чешую.

— Поспрашиваю я у цариц русалок из других заводей, — наконец сказала она. — Может, что и подскажут. А сейчас идем! Будешь в моем царстве желанной гостьей.

Яснорада кивнула. Отвлечься от мыслей, что с каждым проведенным в Нави днем стучались в голову все настойчивее, ей бы не помешало. Она зашла в воду, и ноги тут же защекотало, а затем закололо крохотными иголочками — от пальцев до бедер они покрывались чешуей.

Стоило по макушку погрузиться в воду, что-то на шее лопнуло и раскрылось. В легкие ворвался воздух, которого здесь и вовсе быть не могло. Но грудь Яснорады вздымалась, она дышала, растерянно поводя вокруг себя рукой. За другую ее ухватила Настасья. Рассмеялась — вверх взлетели прозрачные пузырьки, — когда увидела некую в ней перемену, и повела за собой на глубину.

На дне реки стоял русалочий дворец. Со стенами тонкими, полупрозрачными, он казался сотворенным из застывшей толщи воды, из хрупкой ледовой глазури. Будто лианы — руины, что покоились в явьих джунглях, стены оплетали речные водоросли. Вслед за Настасьей Яснорада блуждала — плыла — по широким залам. Прогулка закончилась в разбитом у дворцовых стен водорослевом саду.

— У морских цариц дворец так дворец! Кристальный, выточенный из рифов. Мой поскромнее будет…

— Все равно красивый, — искренне сказала Яснорада, уже не удивляясь, что наравне с русалкой может говорить под водой. — Как тебе живется здесь?

— Уж точно не хуже, чем в царстве Кащея. — Настасья поморщилась. — Река, что б ты знала, все тот же город. Есть речные дороги, есть теплые, прогретые солнцем заводи, где мы любим нежиться на солнце, есть глубокие омуты, где стоят наши дворцы. Мы, как сухопутные странницы, блуждаем по перекатам, порогам, протокам и отмелям. Пейзажами любуемся — вода тоже может быть разной. Но здесь я предоставлена самой себе. Здесь я свободна.

— И здесь ты начальствуешь над речными духами…

— Вместо того, чтобы быть ряженой куклой Мораны, — подхватила Настасья. — Да. Здесь мои сестры. Такие, какие есть. Бывают хорошими, бывают плохими, но маску добродетельности на себя не натягивают. Не строят козни друг другу, потому что мы — семья. Пусть и чудная для кого-то.

— Поэтому козни вы строите только людям, — пробормотала под нос Яснорада.

Настасья все же услышала. Но не обиделась — рассмеялась.

— Поначалу сложно это принять, я знаю. Но таков закон. Закон Рода, что стал отцом для всех нас, закон матушки-земли…

«Закон мироздания», — продолжила за нее Яснорада.

— Те, кого мы утягиваем за собой… они ведь не исчезают. Просто уходят из Яви и приходят в Навь.

— Оставляя свой дом и свою семью, оставляя все, что им было дорого…

— …что случилось бы все равно. Рано или поздно.