Грехи Матери (ЛП) - Хейс Роберт

— Вот где она должна быть, — сказала я, зная, что это правда. — Она не крадется по закоулкам, как какая-нибудь воровка.

Имико ахнула:

— Я не крадусь. Я выслеживаю, порхаю и иногда падаю. Все очень элегантно.

— Что ж, Сирилет — королева.

— Это больше по твоей части, чем по моей, Эска. Я бы сказала, что раньше ты шла уверенной походкой, но теперь больше прихрамываешь. — Имико отхлебнула вина, затем улыбнулась мне. Я действительно скучала по ней все те годы, что провела в Райсоме. В таких людях, как Имико, есть что-то такое непринужденное, их невозможно не полюбить. Поверь мне, я действительно старалась.

— Значит, она либо остается в форте, пока она... чем-то занимается, или кто-то в форте знает, где она находится.

— Замечательный план, — согласилась Имико. Она взяла одну из сумок, которые принесла с собой, и положила ее передо мной на стол. — Это тебе понадобится.

У меня возникло неприятное чувство, что я только что попала в ловушку, которую с огромной радостью расставила Имико. В сумке была одежда. Платье, на самом деле. Оно было сшито из черной ткани и имело много складок, изысканного раскроя и как раз моего размера. Это было платье, достойное гребаной королевы.

Глава 13

Сирилет всегда была такой любопытной малышкой. Она с раннего детства любила головоломки. В то время как другие мои дети играли с деревянными лошадками или солдатиками, Сирилет находила детскую радость в загадках и головоломках. Тамура обычно мастерил их для нее. Головоломки, я имею в виду, хотя его слова также были загадками. Он умел обращаться с разделочным ножом и разбирался в устройстве большинства вещей. Он преподносил Сирилет деревянный куб, сделанный из различных частей, который можно было разобрать только одним способом, или коробку с дюжиной различных движущихся частей, которые нужно было крутить, тянуть или толкать в правильном порядке, и тогда включался механизм, который был спрятан внутри. Он говорил Сирилет, что это было легко, или что это было трудно, а однажды даже заявил, что разгадать головоломку невозможно. Затем он отступал и наблюдал, как она безжалостно испытывает головоломку. Возможно, мне следовало отдать ее в ученики к мастерам головоломок в Арк Нарене. Это могло бы избавить мир от многих страданий.

Мы были так похожи во многих отношениях, моя дочь и я, и в то же время так сильно отличались друг от друга. Мы обе любили головоломки, но у меня никогда не хватало терпения, чтобы решать их до конца, и я не встречала ни одной, которую не хотела бы разбить, чтобы добраться до того, что внутри. Сирилет стремилась понять их механику, почему и как.

К тому времени, когда ей исполнилось восемь, ее комната была заполнена головоломками, которые она уже давно разгадала. Однако они не были забыты. Она хранила их не как трофеи, которые будут пылиться, пока не превратятся в старые декорации. Для Сирилет это были уроки. Уроки, которые она усвоила и никогда не забудет.

Возможно, именно ее любовь к головоломкам и загадкам заставляла Сирилет искать общества Тамуры. Она никогда не упускала возможности посидеть у его ног и послушать, что он говорит. Я думаю, что она понимала из его разговоров больше, чем кто-либо другой, а я считала себя достаточно искусной в расшифровке его слов. Но Сирилет нравились не только его загадки. Его истории завораживали ее, как и меня. Тамура всегда умел рассказать историю, увлечь тебя, знал, когда нужно сделать паузу, а когда броситься вперед. Повысить голос, чтобы придать ему весомости, или говорить шепотом, чтобы притянуть тебя ближе. Рассказывать истории — само по себе вид искусства, и Тамура в этом преуспел. Конечно, он бессмертен и живет уже много веков, так что, возможно, в этом нет ничего удивительного.

Сирилет любила все истории, которые он рассказывал, и всегда слушала с пристальным вниманием, ее темные глаза были широко раскрыты и ослепляли. Больше всего она любила истории обо мне. К несчастью для всех нас, Тамура имел привычку их приукрашивать.

Я думаю, ей было восемь лет, когда он рассказал ей историю о том, как я освободила До'шан и бога, который называл это место домом, от рабства. Тамура превратил все в кашу. Ну, это не совсем правда. Тамура просто подчеркнул неправильные моменты.

— Твоя мать увидела страдания народа До'шана и поняла, как помочь. — сказал Тамура тем певучим голосом, которым рассказывал истории. Конечно, все было намного хуже. Я обрушила на жителей До'шана страдания, убив половину из них. Однако этот момент он опустил.

— Итак, она пошла к Джинну и заключила с ним свою вторую сделку. — Я должна отметить, что он называет эту историю Эска и три сделки с Джинном. Это обыгрывание нашей многовековой поговорки, в которой четко и недвусмысленно говорится: Никогда не заключай сделку с Джиннами. Это урок, который остается верным; только дураки его игнорируют. Что это говорит о стерве, которая проигнорировала его три раза?

— Джинн предстал перед твоей матерью в облике великого шторма, — сказал Тамура своим чересчур драматичным голосом. — Весь в ярости и бахвальстве. — Затем он понизил голос, чтобы привлечь внимание Сирилет. Она наклонилась ближе, ее темные глаза сияли так ярко, что она переводила взгляд с меня на Тамуру. — Конечно, мы все знаем, что Эскара Хелсене не боится шторма. — На лице Тамуры медленно появилась улыбка. — Она встала лицом к лицу с божественным гневом и сказала Джинну: Я тебя не боюсь! — Еще одна ложь. На самом деле я обвинила бога в раздутом эго и велела ему перестать пытаться произвести на меня впечатление.

Я забегу вперед. Ты знаешь правду об этой истории, и теперь, вероятно, понимаешь, к чему я клоню. Тамура исказил события, нагло солгал и изобразил меня в героическом свете. Ну, я, черт возьми, не героиня. И я никогда не должна считаться таковой. Герои — это те, на кого люди равняются и кому подражают. Интересно, в скольких страданиях по неосторожности виноват Тамура? И все потому, что он пытался сделать из меня мать, а не чудовище в глазах моей ослепленной дочери.

Сирилет выслушала все это, не проронив ни слова, с широкой улыбкой на озорном личике. Она так редко улыбалась. Кажется, большинство детей не могут остановиться. Они испытывают радость так сильно и так легко, что она может поразить подобно молнии и затмить даже самые мрачные мысли. Я думаю, взрослые — обратная сторона медали. Радость, любовь и удивление мимолетны, но ненависть, гнев и страх подобны гостям, которых ты пригласил выпить после обеда, и они, черт возьми, просто не хотят уходить.

Когда Тамура закончил свой рассказ, Сирилет несколько минут молчала. Я думаю, ей нравилось полностью впитывать услышанное, мысленно возвращаясь к нему. Ее глаза бегали по сторонам, пока она размышляла. Затем она подняла на меня глаза с выражением невинности на лице и спросила:

— А как же Сссеракис?

Я растерялась, не зная, что ответить. Я посмотрела на Тамуру, ища помощи, но увидела лишь хмурый взгляд, выражающий замешательство. Я не могла понять, откуда моя дочь знает это имя. Я носила Сссеракиса внутри себя, он годами окутывал мою душу. Но я отправила ужас домой еще до того, как Сирилет стала достаточно взрослой, чтобы говорить. Я никогда ни с кем не делилась именем ужаса, даже своим друзьям не рассказывала, что ношу в себе древнее существо. Сссеракис был моим. Моим ужасом, моей ношей, моим пассажиром. Моим утешением и моей силой. Моим страхом и моей тревогой. Мои друзья знали, что со мной что-то не так, возможно, даже то, что я одержима, но не знали имени этого ужаса. Но моя дочь знала это. Она не оговорилась. У нее не было сомнений. Она знала о Сссеракисе.

Я не ответила Сирилет. Я не была готова делиться с кем-либо своим древним ужасом, даже спустя годы после того, как отпустила его. Я не ответила ей ни в следующий раз, когда она спросила, ни в последующие. А Сирилет, как маленькая любительница разгадывать головоломки, больше не задавала вопросов. Но это не значит, что она забыла. Когда моя дочь сталкивалась с головоломкой, которую никто не мог решить, она придумывала свои собственные решения.