Ариш и Маг. Отсвет феникса (СИ) - "Стефнклэр Аманди Джоан"

***

Абуш встречает привычным дружелюбием. Обновляет защиту, сохраняющую невинность. Затем, непринуждённо болтая ни о чём, подзывает к окну и пристраивает в верхней точке семиконечной звезды, начертанной на полу магическим мелом. Вписанная в круг геометрическая фигура слабо мерцает. Неподвижный воздух насыщается обжигающе-холодными потоками. Мелкие мурашки покрывают открытые участки кожи. Поёжившись, переступаю с ноги на ногу и принимаю протянутую тёмно-зелёную капсулу с травами. Проглатываю насухую — запивать нельзя. Внутренности опаляет огнём. Парализующее онемение ползёт по телу — если на меня было оказано тёмное влияние, то свободы оно не обретёт.

Абуш ходит вокруг меня, оставаясь вне линий пентаграммы, и, шепча заклинание, опрыскивает заговорённой водой, внимательно наблюдая за поведением прозрачных капель. Они разлетаются в разные стороны и оседают на шторы, но не впитываются в плотную ткань. Эти капли как линзы, отражающие свет: на полу, ближайшей мебели, оконном стекле. Если притянутся друг к другу — хорошо. Почернеют, уплотнятся и начнут распадаться — плохи мои дела. Сегодня, как и в прошлый раз, тёмного влияния не обнаружено. Онемение отпускает, и я повожу плечами, шагнув к центру комнаты.

Ладонь абуша оказывается на моей спине, согревая приятным теплом.

— Она прижилась. Это хорошо, — врачеватель подбадривающе похлопывает меня, прежде чем удаляется в примыкающую комнатку, где хранит свои порошки, зелья, снадобья и ингредиенты для их приготовления.

Прижилась?

Догоняю старика и заглядываю в помещение. Каждая вещь на своём месте, каждая баночка-скляночка подписана, а сухие травы висят в мешочках на крепкой верёвке, протянутой через комнату от одного угла к другому.

— О ком речь? — спрашиваю обеспокоено.

Убирая в ящичек мелки, которыми, видимо, рисовал пентаграмму, абуш отвечает:

— Я говорил о душе Госпожи Грёжес. — Замираю, затем немного расслабляюсь. Ещё один человек знающий об альху. Закончив наводить порядок, он оборачивается. — Тебе не стоит волноваться, Ариш. Госпожа — женщина разумная, вреда не причинит. Просто прислушайся к её голосу, пойми, что отныне она — часть тебя, и воевать с нею — воевать с собой. То есть бессмысленное занятие, пока вы слиты.

Нехорошее предчувствие сосёт под ложечкой.

— Такое ощущение, будто вы с нею знакомы… — позволяю себе шутливый тон, явно неуместный.

Абуш соглашается.

— Было дело. — Я удивлена. Сколько же ему лет на самом деле? Спросить не успеваю — меня выпроваживают за пределы мастерской и откровенно подталкивают к выходу. — А теперь кыш! — тон абуша непререкаем, а взгляд — необычайно острый, не терпящий возражений.

— Мы ещё поговорим… — я не желаю уступать. Хочу ясности, но чувствую, что сейчас из мага слова не вытянешь.

— Да-да, — флегматично тянет он и захлопывает за мной дверь.

Стоя в коридоре, с минуту обречённо созерцаю потолок: лепнина белая, красивая, витиеватая, как ситуация с чужой душой, связь с которой мне настоятельно советуют наладить. Я свыкнуться не успела с постигшей участью альху, а все, кому не лень, давят. Ради уничтожения барона? Или моё болезненное прошлое просто использовали в личных интересах? Когда и кто подкинул сферуалу, как ни пытаюсь, не могу вспомнить.

Сейчас же всё сводится к одному: внемли королеве, прими неизбежное, выполни волю души, чтобы обрести свободу… Разумно подчиниться. Неразумно — воевать с явными и скрытыми интриганами, втянувшими меня в негласную войну с Тёмным.

Сколько поисковой магии не используй, всё равно вместо Безликого все стрелки укажут на его приспешника. Поэтому барон — просто предлог и досадная помеха для карателей, так как всё внимание забирает на себя. А имперским ищейкам необходим тот, кто им управляет. И мы с магом, как понимаю, отмычки от тайных дверей.

***

Настоятельница Храма ожидает, что скажет Сарис Марис. Выдернув Ариш из безопасности обители, они пошатнули её внутренний мир. Создали надлом через ощущение уязвимости, чтобы ожидаемая выходка Лера, импульсивно решившего донести истину до девушки, принесла должные плоды — пробудила в ней воспоминания, заодно сломив упрямство, вызванное нежеланием сотрудничать с тем, кого избрал Зов. Неожиданностью оказалась лишь просьба племянника частично связать его с некогда вытесненной вовне Свенью. Подобную возможность никто не рассматривал, и неизвестно к чему это приведёт.

Обладатели «белой тени» существенно отличаются от тех, у кого тень чёрная. Они никогда не станут мстить за себя, только за других. Не отвергнут истину, как бы скверно она ни выглядела. Совершив доброе деяние, не примут подаяний. Для них всё хорошее — естественно, пусть светлыми они себя не считают.

Когда Нэрьярд Висталь стал частью Лера Разова, его теневая часть вступила в конфликт со Свенью другого. Поэтому пришлось её от тела отделить и разместить в обители под магической защитой — любые «тени» вне своего вместилища живут не более двух-трёх дней.

— Объединяй их, Альлеяль, — даёт провидица добро, — только оставь лазейку, позволяющую Свени полностью отделиться при необходимости.

Настоятельница Храма не уточняет деталей — Видящая Судьбоносные Нити всё равно промолчит. Просто кивнув, она направляется к Бассейну Спящих, где её возвращения дожидается племянник. Он сверх меры напряжён.

— Каков вердикт? — спрашивает Лер, не оборачиваясь.

Стоя около магического кокона, он вглядывается внутрь золотистого «яйца», где словно спит Орокиос — его некогда отвергнутая Свень.

— Положительный.

Мужские плечи чуть расслабляются.

— Тогда приступим... — он погружает руку в кокон и опускает ладонь на грудь вместилища своих эмоций.

Стоя позади, Альлеяль начинает петь молены, протяжно-вибрирующие и редкие, известные немногим в обители и за её пределами. Воздух дрожит, пространство между этим и иным миром разрывается, и сквозь образовавшийся вертикальный проход в свете появляется та, на чьей святой земле была построена обитель. Владычица Амун — хранительница жизни.

Богиня бесшумно ступает по холодным камням, огибая бассейн с чуть вибрирующей по поверхности магической водой. Не человек, не оборотная, не призрак. Она другая. Бесплотная. Заключённая в тонкую, почти прозрачную и еле различимую оболочку, пронизанную ярким светом. Великая Амун похожа на хрупкую в своей ипостаси женщину… и всё же не является ею.

Приблизившись, богиня безмолвно опускает светящуюся руку на голову Лера, а второй, изменившей цвет с белого на голубоватый, касается Орокиоса. Частичное возвращение Свени очень болезненно для владельца: изматывающая ломота в костях, скручивание сухожилий, расщепление сознания и спаивание его обратно из разрозненных фрагментов. Тягучее, словно патока, единение — время боли, страданий, и успокаивающе светлых воспоминаний, связанных с Ариш.

Маг теперь помнит недовольство жрицы от преследования Орокиоса, неосознанное принятие ею его назойливости. Впервые эта ершистая девушка для него настолько живая: улыбчивая, рассерженная, слегка недовольная, открытая для объятий, утомительных, но не настолько, чтобы вспыхнуть злобой. Впитав в себя частичные эмоции Свени, Лер познаёт неведомые доселе чувства. Согревающие, оберегающие, порождающие улыбку в самый пасмурный день или безлунно-мрачную ночь.

Оставшись без своих эмоций, он превратился в логика, стратега, холодного циника. И пусть сейчас не стал самим собой полностью, мир обрёл яркость и полноту.

Абонесса продолжает петь и мысленно общается с богиней, прося благословить племянника на счастье и выполнить просьбу Видящей Судьбоносные Нити — оставить за Свенью возможность отделиться, если в этом возникнет необходимость. Амун соглашается, и к обычному ментальному слиянию она добавляет некие штрихи. Так в открытых, словно глядящих в безвременье, мужских глазах намечается мигание радужки. Окантовка зрачка то чернее бездонной ночи, то отражает насыщенную синеву ясного неба; чуть сглаживаются резкие черты лица, но заметят это лишь близкие и любящие. И на волосах, подобных мраку, порой высвечиваются и тут же меркнут каштановые пряди.