Виктор Мясников - Похождения сержантов
И снова:
— Буль, буль, буль…
— Нас продали, — с горечью пропищал Хохматых. — Как хомяков… С ящиком…
Неведомый Макитрыч постучал кулаком в крышку и сказал по-прокурорски:
— Шурум-бурум, Автокатил! Сейчас в бутылку пойдешь. Слышишь меня, сотоноил этакой?
— Ладно, давай бутылку! — подал кукольный голосок находчивый Тубов. — Поднимай люк, переходить буду.
— Так я тебе, демону, и поверил. В боковую дыру пойдёшь. Тащи на себя затычку.
Хохматых взвыл и подпрыгнул, врезавшись головой в крышку. Это Макитрыч принялся проталкивать внутрь рычаг газа.
— Штопором надо пользоваться, а не внутрь пихать! — проверещал Тубов. Он хотел заглянуть одним глазком в открывшуюся дырку, но с наружной стороны к ней уже оказалась приставлена бутылка тёмного стекла. И тогда сержант сунул в дырку палец. Наш мужик ведь ни одну дырку не пропустит — обязательно что-нибудь да всунет. На этом и ловится.
— Шурум-бурум! — строго сказал Макитрыч и, словно в районном суде статьи по пунктам обвинения, принялся перечислять: — Первый палец, за ним другой, за сим всею рукой, за рукой — рука, за ногой — нога, нос, глаз, поясница, таз! Десять на двенадцать, семь на девять, пять на сем, три на четыре, полтора на полтора!
— Хохматых, он меня оцифровал! — зашёлся писком Тубов. — Держи меня, а то сожмёт и упакует!
Оба упёрлись ногами в стенку, барахтались в темноте — оказывали посильное сопротивление, аж фуражки взмокли. А Макитрыч сорвался на обличительный крик:
— Летал, мотался, по свету шлялся, повсюду болтался, а теперь попался! Не топырься, не ярись, моей силе покорись! Получи по затылку — полезай в бутылку! Не полезешь добром — получишь багром!
Тут он замолк. То ли дыхание переводил, то ли заклинание окончилось. Но Тубов с резким шпоком палец выдернул и зажал между колен, вереща:
— У-у-у, чуть всего под ноготь не втянуло! Дай огонька, Хохматых, погляжу.
Напарник жихнул колёсиком зажигалки, взметнулось пламя, словно из паяльной лампы, осветив пыльные закоулки. Палец сержанта надулся и покраснел, как томатный чупа-чупс.
— Не гаси, прикурю, — попросил Тубов, доставая пачку, огромную, как будто там стиральный порошок. И достал сигарету, похожую на жезл с фильтром. Затолкал в рот, затянулся по самые пятки, аж на заду форменные брюки по шву разорвало, и сапоги вздулись. Выдохнул паровозную струю никотинового дыма, заполнив весь доступный объём. И тут же весь дым всосало в бутылку.
— Опаньки! — раздалось за стенкой ящика. — Пошёл родимый! Яви сноровку — заполняй поллитровку!
— А ну, ещё дай копоти! — зашептал Хохматых.
Тубов пыхнул ещё раз от всей души. Макитрыч взвыл от счастья. Через несколько затяжек сигарета догорела до фильтра, а бутылка заполнилась тяжёлым плотным дымом. Сержант затопал окурок сапожищем. Макитрыч забил в бутылку пробку, намазал глиной и приложил перстяную печатку. Полюбовался и сказал:
— Жаль, стекло тёмное, рожу твою демонскую не видать. А вонища! Будто козлячья пасть после трёхдённого шабаша. Ну, ничего, будешь у меня мельничное колесо вертеть, проветришься. А от тары мы сейчас избавимся.
Сержанты заметались внутри, как мыши в ведре. А вдруг ящик в огонь кинут? Но Макитрыч их успокоил:
— Вот так! И концы в воду!
Они поняли, что летят. Потом шлепок и ящик закачало.
— Вода! — обрадовался Тубов. — Плывём, брат!
Их качало и болтало, крутило и мотало, ударяло и вертело быстрым течением. И было страшно — вдруг в океан унесёт: ищи потом.
Но вдруг ход замедлился, что-то зарацарапало снаружи, и бодрый юный голос, малость гнусавый, воскликнул:
— Гляди, мамо, городская еда!
— И что ты разную дрянь в рот тащишь! — это уже женский вопль.
— Это не дрянь, — прогундел в ответ молодой, — это чипсы!
И с хрумканьем откусил кусок ящика.
— Эй, уважаемый! — заорал Тубов.
Снаружи притихли, а потом изумленно завопили:
— Мамо, там хто-то есть!
— Кто там может быть? Паразиты какие-нибудь, — сделало вывод мамо. — Я же говорю: не ешь всякую дрянь. Ты хоть знаешь, на чём эти чипсы делают? На олифе!
— У-у, вот почему они такие вкусные… А когда на масляной краске — вообще объеденье…
Довольное хрумканье, счастливое ворчание и жадное сопение наполнили ящик. Через минуту верхний правый угол оказался сгрызен начисто, и внутрь просунулась мохнатая морда с мокрыми ноздрями и парой торчащих вперед острых резцов.
— Ни хрена себе! Морская свинка! — ахнул Тубов. — Совсем оборзели!
— Я — бобёр! — возмутилась морда.
— Совсем бобры оборзели! — возмутился Тубов. — По-человечески заговорили! Давно, видать, ОМОН не гонял…
— Мамо! — завопил бобёр, убравшись из дыры. — Они по-нашему разговаривают! Совсем оборзели паразиты! — Он отхватил резцами кусок доски и спросил с набитым ртом: — Мамо, а вдруг это съедобный человечек буратино?
— Ну, что ты, малыш. Съедобные человечки только в сказках. А это… — Словно глазок в двери камеры в, дыре возник большой круглый глаз и ощупал взглядом отпрянувших сержантов. — А это, малыш, двигуны. Низкокачественные демонозаменители. Брось их в воду. На что они нужны?
— Я те брошу! — вскинулся Хохматых. — Я те так брошу — зубы через хвост вылетят! А ну стоять! Стрелять буду! — Рука его уже рвала из кобуры квадратный «макаров». — Первый вверх, второй на поражение!
Он выстрелил. Пуля пошла в небо, словно реактивный самолет, оставляя прямой светящийся след. На лету ритмично вспыхивала жёлтым огнём, издавая негромкое «бип-бип-бип»…
— Тикай! Браконьеры! — раздался пронзительный, как сирена ПВО, вопль бобрёнка.
И только столбы воды поднялись в небо, словно при бомбёжке. Это спасались бобры. Хохматых высунулся из дыры, повиснув на растопыренных локтях. Поводил пистолетом, выискивая подходящую цель. Не нашёл, выбрался на крышку и удовлетворенно сунул «макарова» в кобуру.
— Попрятались грызуны! Ну, ничего, выберусь отсюда — куплю своей Люське бобровую шубу, будут знать…
Следом высунулся из дыры Тубов, деловито огляделся и скомандовал:
— Полный вперёд!
Шмякнул по воде ладошкой, принялся широко загребать. Хохматых присел, тоже приложил руку к полному продвижению вперёд. Довольно скоро ящик уткнулся в бобровую плотину. По торчащим сучьям сержанты вскарабкались на гребень сооружения, только что подновлённый свежим слоем чёрной грязи. Мокрая, скользкая, хранящая разлапистые следы бобровых пятерней, грязь замечательно липла к сапогам, самостоятельно вползая вверх по голенищам. Пискляво чертыхаясь, напарники одолели стокилометровую, как им показалось, плотину под внимательными взглядами высунувшихся из тины её строителей.
