Диана Шипилова - Что будет, то будет
— Точно! Это именно так называется!
— Похоже, ты совершенно не понимаешь саму суть работы трансформатора, — язвительно заметил Тобиас. — Там не «какие‑то катушки», а…
— Тобиас! — умоляюще произнесла Эйлин. — Ему же только семь лет! Мне двадцать семь, и то я в первый раз такое слышу!
Тобиас осекся: замечание было совершенно справедливым. Но от этого ему еще больше захотелось хоть в чем‑то переспорить этого кошмарного ребенка.
— А закон сохранения вещества?! — вспомнил он.
— Какой? — удивился Северус.
Слава Богу, облегченно вздохнул Тобиас. Хоть об этом он еще не слышал.
— Если ты читал мои учебники, то должен помнить об этом законе. Его открыл Ломоносов. Суть в том, что…
— Об этом я читал, — прервал его Северус. — Но в «Общей физике» написано, что фундаментальных законов сохранения всего три. Энергии, импульса и момента импульса. Я, правда, еще не до конца понял, что такое момент импульса, — самокритично признался мальчик, — но смысл в том, что закон сохранения вещества — не фундаментальный! Логично? — и он посмотрел на Тобиаса с видом победителя.
Тобиас вздохнул. Он смотрел на этого мальчонку, вцепившегося зубами в кусочек булочки. Он почувствовал гордость за сына, но вслед за этим чувством к Тобиасу вернулся его привычный страх, ставший за эти шесть лет неотвязным кошмаром. Жизнь Тобиаса показалась ему самому невероятно тусклой и мрачной. Отгоняя эти мысли, он вновь вернулся в один серый дождливый день…
***
Лето кончалось. Глядя на мокрую улицу сквозь окно, залитое струями дождя, Тобиас думал о том, что через несколько дней ему вновь придется выходить на работу и втолковывать этим остолопам начала элементарной химии. Отпуск заканчивался… Тобиас схватил зонтик и вышел на улицу. Он сам не понимал, зачем его в такую погоду понесло любоваться видами, но и дома оставаться не было сил — там было слишком тихо.
Тобиас шел по мокрой мостовой, совершенно не представляя, куда он, собственно, направляется: он шел куда глаза глядят. Подняв голову, он понял, что оказался у старого заброшенного парка за покосившимся забором. Дойдя до входа, Тобиас свернул в парк, даже не задумываясь о том, что на дорожках, наверное, полно грязи. Мокрые деревья шелестели, разбрызгивая пряную влагу. Его одежда уже пропиталась водой, но он словно бы и не замечал этого, уходя все дальше и дальше по безлюдным, заросшим аллеям.
Внезапно он услышал какой‑то звук. Может, это ветер гудит в ветвях? Или мяукнул котенок? Раздвинув кусты, Тобиас увидел поляну со старыми, облупившимися лавочками. На одной из них сидела девушка с длинными черными волосами. Она плакала, закрыв лицо руками. Тобиас неслышно подошел к ней и сел неподалеку.
— Мисс, вам не кажется, что здесь и без того достаточно сыро?
Девушка вздрогнула, опустив руки. Ее лицо нельзя было назвать красивым — о нет! — но все же в нем было что‑то… загадочное. Она посмотрела на него, и в ее темных глазах мелькнул испуг. Тобиасу показалось, что она сейчас вскочит и убежит, и он вдруг почувствовал странное разочарование. Но нет, она осталась на месте, снова прижав руки к лицу и разрыдавшись.
Тобиас растерялся.
— Простите, я не хотел вас обидеть, — поспешно проговорил он. — Могу я вам чем‑то помочь?
Девушка покачала головой.
— У вас… какие‑то неприятности? — Тобиас удивлялся сам себе — не в его привычках было приставать к незнакомым девушкам.
Несколько мгновений девушка только молча всхлипывала, но потом вдруг произнесла:
— Я… я не сдала экзамены.
Ее голос был довольно низким, хрипловатым (наверное, она уже простудилась) и каким‑то безучастным.
— Ну… это же не конец света, — попытался пошутить Тобиас. — А вот если вы простудитесь, то можете серьезно заболеть и…
— Мои родители меня убьют, — прошептала она, глядя в пространство перед собой.
— Полагаю, вы преувеличиваете, — попробовал улыбнуться Тобиас.
— Ах, что вы понимаете! — она махнула рукой. — В нашей семье это считается большим позором. Хуже этого только… — она вдруг замолчала и покосилась на него.
— Ну, в экзаменах я, положим, разбираюсь, так как сам преподаю, — ухмыльнулся он. — А что касается ваших родителей, то, думаю, сколь бы строги они ни были, убийство — это слишком. Может, пожурят слегка, ну, запретят вам неделю общаться с друзьями…
— У меня нет друзей, — грустно сказала она, и Тобиасу внезапно стало страшно жаль ее.
— У меня тоже, — неожиданно для самого себя заметил он.
— Да? — удивилась она. А потом спросила так, словно только что его увидела: — Кто вы?
Он встал и поклонился:
— Тобиас Снейп, всегда к вашим услугам.
Она приподнялась и вдруг присела в старомодном реверансе. Тобиас заметил, что ее одежда тоже была какая‑то странная.
— Эйлин Принц, — наклонила голову она.
— Я бы сказал, принцесса, — ляпнул он и тут же смутился. Бледные скулы девушки залил легкий румянец.
— Вы… вы не хотите прогуляться по парку? — спросил Тобиас, чтобы скрыть неловкость. Эйлин отрицательно покачала головой.
— Тогда позвольте, я провожу вас?
— Нет, это запрещено, — безжизненно произнесла она.
«Да, пожалуй, у моей принцессы и впрямь суровые родители», — неожиданно подумал он.
— Но… мы могли бы с вами еще увидеться? — с надеждой спросил Тобиас.
Она некоторое время раздумывала, и Тобиасу казалось, что Эйлин слышит, как бьется его сердце. Наконец она кивнула.
— Возможно, через две недели, на этом же самом месте. Прошу вас, не следуйте за мной.
Он кивнул, и она скрылась за деревьями. Примерно с полминуты он оставался на месте, но потом не вытерпел, встал со скамейки и выглянул на аллею, пытаясь увидеть хотя бы ее силуэт… Но Эйлин уже нигде не было.
Потом они встретились еще. И еще. И еще один раз. Тобиасу казалось, что промежутки между этими встречами тянутся неизмеримо долго. К тому же, эти промежутки становились все больше, и он не мог понять почему — ему не хватало Эйлин, диковатой, замкнутой, странной и такой старомодной, словно бы она сошла с картинки в старой детской книжке, из тех, что он уже давно не читал… Он готов был поклясться, что и ей нравилось проводить с ним время — она смущенно смеялась над его неуклюжими шутками, и иногда ни с того ни с сего ее лицо озаряла несмелая улыбка. Но однажды она пришла на час позже назначенной встречи и срывающимся голосом сказала, что они не должны больше видеться. Он опешил — и не мог подобрать слов, так и стоял, замерев в тени старых деревьев, и лишь когда она повернулась, чтобы уйти, он бросился за ней, пытаясь в неловких выражениях узнать, что случилось. Жалел ли он об этом потом? Признаться, да. Иногда. В такие дни, как этот.
А в тот день, когда Эйлин рассказала ему, кто она — и в доказательство своих слов зажгла в сумраке под деревьями несколько цветных фонариков, заставив их летать по воздуху, а потом исчезнуть — Тобиасу показалось, что он сошел с ума. Он никогда не испытывал подобного шока и ни за что не хотел бы испытать его вновь. Его мир, его привычный, взвешенный и логичный мир, в котором все было расставлено по местам, рухнул в одночасье. Какой‑то бешеный вихрь взметнулся перед его глазами, и он почувствовал, что оседает на землю, повторяя: «Этого не может быть… Этого просто не может быть…». Эйлин наклонилась к нему, но он отшатнулся, вскочил на ноги и принялся бежать, надеясь запереться в доме и убедить себя, что это была лишь галлюцинация, или бред… Да что угодно, только НЕ ПРАВДА! Надо сказать, это ему почти удалось. К вечеру второго дня он уже почти поверил, что все это было наваждением, спровоцированным утомлением на работе, но только он окончательно себя в этом убедил, протянув руку за очередным (десятым за сегодня) стаканом виски, как в дверь робко постучали. Сначала он решил не открывать, но стук повторился.
