Александр Золотько - Кормильцы
Красное. Сколько раз Лекарь объяснял обитателям долины, что красное пятно на теле тяглового – это самый страшный признак. Это значит, что он не просто болен, это значит, что солнечная отрава проникла в плоть и что времени терять нельзя, что нужно немедленно, немедленно…
– Мы бы тебя позвали, но… – Молчун тяжело вздохнул. – Пахать нужно, ты же понимаешь. Если мы не посеем, то…
– И вы всю неделю пахали на нем?
– Всю неделю. От заката до восхода. А что нам было делать?
– И прошлой ночью…
– И прошлой ночью он не смог встать. Я уж его и так, и эдак… Даже есть отказывался.
Если тягловый отказывается есть, рассказывал Лекарь селянам, это значит, что он не жилец на этом свете. Рассказывал. И Молчуну рассказывал. Да и сам Молчун это прекрасно знает. И все-таки…
– Ты его спину видел?
Молчун снова вздохнул.
– Дурак! – выкрикнул Лекарь. – Ты на спину его глянул, когда в плуг запрягал? Ты же не мог не видеть, что у него там все гниет!
– Позавчера увидел. А так смазывал жиром волдыри, отвар делал из почек каменки…
– Но нужно было пахать? – Лекарь встал с корточек и подошел к Молчуну. – Пахать было нужно?
– Пахать, – кивнул Молчун.
– И все вспахали? – Лекарь сжал кулаки в бессильной ярости.
– Не все! – ответил Молчун. – Еще только половину…
– А больше вы и не вспашете, – выдохнул Лекарь и вышел из загона. – Ни хрена вы больше не вспашете на нем…
Молчун закрыл дверь, задвинул засов. Лекарь стоял на пороге сарая и смотрел на летящие из темноты сверху капли. Молчун подошел и стал рядом.
– Ты понимаешь, что наделал? – устало спросил Лекарь. – Ты понимаешь, что убил его?
– А что, я мог как-то по-другому? – Молчун достал кисет, набил трубку табаком, долго возился с кресалом.
Лекарь смотрел на его трясущиеся пальцы и молчал.
– Если бы я вызвал тебя сразу, как только он попал под солнце… – раскурив наконец трубку, сказал Молчун. – Ты бы разрешил на нем пахать?
– Нет, – решительно ответил Лекарь. – Покой на месяц. Притирания, обмывать настойкой…
– Месяц… – протянул Молчун. – Я так и думал. А у нас на пахоту осталось всего недели полторы. С прошедшей неделей – две с половиной выходит. Потом что, прикажешь в сухую землю семена бросать? Ты же знаешь, что либо мы сеем в грязь, либо подыхаем с голоду. Знаешь ведь?
Лекарь не ответил. Нечего тут и отвечать – все это знают.
– Вот то-то, – Молчун затянулся трубкой. – Все мои, кроме внуков и старухи, лопатами поле вскапывают. Много, думаешь, они вспашут? Моему тягловому сколько осталось? День? Два?
– С неделю, но он не будет жить, будет умирать мучительной смертью. Целую неделю…
– Неделю… – задумчиво пробормотал Молчун.
– И напрасно ты меня звал. Я уже ему ничем не смогу помочь.
– Я знаю, – сказал Молчун. – Ему – помочь не сможешь. Хотя…
Молчун искоса посмотрел на Лекаря.
– Это ты о чем?
– О тягловом. Я не могу ему помочь… Помочь… – со странным выражением повторил Молчун. – У меня рука не поднимется…
– То есть угробить у тебя рука поднялась! – закричал Лекарь. – А чтобы поступить, как нужно, – рука не поднимется?
– Не поднимется, – кивнул Молчун. – Как я потом своим в глаза смотреть буду?
– А как сейчас смотришь? Думаешь, твоя Белка не понимает, что ты его самолично убил? Он еще хрипит, но уже мертвый. Он еще неделю будет мучиться, но сейчас он уже мертвый!
Тягловый в загоне застонал, протяжно и мучительно. Стон перешел в вой и оборвался на самой высокой ноте.
– Хорошо, что отец мой не дожил, – сказал Молчун тихо. – Он долго решал, кому быть кормильцем, а кому… Выпало мне идти в кормильцы. А он хотел моего брата. Хотел, но решил все равно иначе… Для него семья была важнее, чем я или мой брат. Семья, понимаешь? Думаешь, мне своего брата жалко не было, и тогда и теперь? И думаешь, мне не жалко сына? Моего сына не жалко?
– Понятно… – Лекарь почувствовал, как ледяная рука, сжимавшая сердце, отпустила. – Вот ты зачем меня звал… А что Белка?
– А что Белка… Белка все знает. Мы с ней еще третьего дня все обговорили…
– И сыну сказали?
– И сыну сказали… да он и сам все понял. Я думал, испугается поначалу, а он спокойно так выслушал… Выслушал, значит, а потом спросил… Правда, говорит, что тягловые живут… могут жить триста лет? А я и не знал, что ответить. Наш-то, получается, всего двадцать лет проходил в плуге. В долине самый старый – у Передела. Он врал, что тягловому его семьдесят лет…
– Шестьдесят четыре, – сказал Лекарь. – А тягловые и вправду могут жить до трехсот лет.
– Триста лет… – Молчун продул трубку и спрятал ее в карман. – Значит, он и меня переживет, и всех остальных…
– Если его кто-нибудь не загонит.
– Да не сыпь ты мне соль на рану! – взмолился Молчун. – Думаешь, мне легко сейчас? Думаешь, я сразу решился? Всякое передумал. Всякое. И страшное тоже… Еще до солнца до этого проклятого! С одним тягловым – это ж не жизнь, страдание одно! Пока сын был жив, еще кое-как, а тут… Завести второго… А кормить чем? У меня кормильцев на одного тяглового еле хватало. Сам же знаешь! Сам! Нужно не меньше четырех человек, чтобы тягловый мог кормиться. Четыре кормильца! А у меня? Ладно, я, Белка и трое детей. Вроде получается. И еще невестка со своими… Со старшим моим, еще как он жив был, прикидывали, что вроде может получиться. Если его считать, да невестка прекратит грудью своего младшего прикармливать, тоже, значит, можно в кормильцы ее определить. Значит, получалось у нас семеро кормильцев на двоих тягловых. Если решимся, конечно… С двумя-то мы подняли бы землицы вдвое больше. И с кормежкой получилось бы у нас получше, а значит, и кормильцам полегче было бы… Совсем уж собрались было тебя звать, да кабан тот проклятый… А теперь вот… Если будет новый тягловый… Когда будет новый тягловый, – торопливо поправил себя Молчун, – нам нужно будет продержаться еще лет пять. Потом старший внук подрастет и тоже… в кормильцы. А через еще лет пять – женится, а подрастут еще двое внуков… Выкрутимся. Точно, выкрутимся… Но ты мне скажи, почему все так выходит?
– Что так выходит?
– Все. Говорят ведь, раньше тягловых не было, скотина была. Как там… кони, волы… Как так вышло, что они все вымерли? Как вышло, что пришлось тягловых заводить? За что нам всем это?!
– Болезнь, – тихо сказал Лекарь. – Всего около ста лет назад. И не только скот – люди умирали тысячами… Я читал об этом. Пустые города, мертвые деревни. Выжили только те, кто смог преодолеть болезнь. И те, кто стал… Кто стал тягловым. Потом выяснили, как можно тягловых… производить.
– Я думал… Я думал… И сын думал… Правда, что кормильцем может быть не всякий? Выйти на дорогу, захватить прохожего и сделать его кормильцем. Тогда… Тогда…
