О. Шеремет - Время надеяться
— Что-то в этом есть. Но как мы отыщем эти Анти-источники?
— Подумай. Что извечно является противником магии? Точнее — противницей. Церковь!
— Монастырь, — тень прежней улыбки вернулась к Лаэли. — Дар, ты просто гений… я бы сама ни за что не додумалась — так бы и барахталась на одном месте!
— Да ладно тебе, — отмахнулся, закусил губу. — Надо это обдумать. Попросишь завтра выходной? Сходим к монастырю, разведаем.
— Хорошо, обязательно.
У двери остановилась, стала в пол-оборота.
— Как я рада, что ты здесь, со мной.
Вряд ли больше, чем я.
Однако что это на меня нашло в последние два дня? Сты-ыдно, Архимаг. Мозги ведь от магии не зависят, так что зря я раскис.
Вот это правильно, — удовлетворенно отметил Иззмир. Хоть она тебя растормошила.
Секундочку! Так кто кого выводил из депрессии — я её или она меня?!
ЛАЭЛИ
Получилось, что ли?
Постояла за дверью, услышала, как дроу зашебуршал соломой, начал насвистывать, потом замер — задумался.
Теперь можно возвращаться на кухню, помочь Хоуп вымыть посуду. Конечно, мой рабочий день уже закончен, но я отпрашивалась утром на пару часов, чтобы сбегать к монастырю…
Да-да.
Дура! — шипела внутри гордость. — Что ты из себя строила? Теперь этот черноухий будет считать себя умнее тебя! Ты ему проиграла!
— Поддалась, — я отнекивалась, как могла, но гордость не унималась.
Ещё лучше. Ты меня рас-топ-та-ла! Слышишь?!
— Слышу, слышу. Ты так вопишь — странно, что ещё весь город не сбежался.
Она "поддалась". И что теперь? Дала чертовому эльфу еще один повод смотреть на нас свысока. Заревела! Малолетка! Сла…
— Заткнись! Думаешь, мне легко? — положительно, я себя когда-нибудь с ума сведу. — Парни — существа хрупкие, а эльфы — вообще китайские фарфоровые чайники. Если они в себе неуверенны, то зачахнут и засохнут…
Играть в поддавки оказалось непросто. Как же — извечному сопернику, дроу… А ведь я ещё вчера додумалась до противостояния магии и религии. Утром побывала у монастыря. И, если сравнивать отсутствие магии с временной слепотой и глухотой, то неподалеку от куполов храма я просто начинала задыхаться, как треска на сковородке.
И у меня даже появилась идея, как туда проникнуть… Но Дару об этом не узнать.
Но почему?! — раненым грифоном взвыла гордость.
— Потому что ему и так несладко. Пойми, бестолкоавя, вокруг не универ, мы играем в жизнь — здесь ставки крупнее. Считай, что я пожертвовала пешкой, чтобы после захватить коня.
Это я, значит, пешка…
С каким бы удовольствием я отравилась, но, боюсь, эта курносая зараза достанет меня и на том свете… Вообще, кажется, гордость у меня вместо совести.
Хоуп ещё не пришла, поэтому я сама стала разбирать грязную посуду.
Не нравлюсь я себе. Раздвоение личности — Люцифер с ним, уже привыкла. Куда больше волнует моя реакция на прикосновение Дара… Заметила уже давно, но с течением времени становится всё хуже.
Сначала думала, что меня передергивает от отвращения, но это непохоже на сие глубокоуважаемое чувство…
Подхватила тарелку у самого пола, сдула пылинки со спасенной и поставила на стол.
Так, о чем это я?
Ага. Он просто касается меня, а по телу пробегает словно разряд тока. И это… и это мне нравится. Кошмар какой-то. Я ж вроде не чудовище Франкенштейна, чтобы ловить кайф от розетки.
Ужасно — и стыдно. Почему с Алхастом — не так? Почему, когда Дар… нет, когда Кенррет смотрит на меня, становится так жарко? Такому не учат в МУМИ. И пугающе часто вспоминается тот дурацкий поцелуй в самом начале года — нечаянно, не вовремя. Впрочем, поцелуи — они всегда не вовремя.
Тогда глаза были закрыты — а что, если смотреть в них, в янтарные озера, касаться губами его губ…
Слишком много многоточий.
— Лаэли, ты заболела?
— Ч-что? — словно застигнутая на месте преступления, испуганно обернулась в сторону Хоуп.
— Ты красная, и глаза блестят как-то странно.
Женщина приложила сухую ладонь к моему лбу.
— Да ты горишь. Приляжешь?
— Нет, спасибо, — собрала нервы в кучу, запретила думать о страшном. — Я сегодня почти ничего не разбила, представляешь.
— Поздравляю.
Хоуп зажато улыбнулась, снова опустила взгляд на большой таз, в котором мыла вилки. Её не допускали в зал, оставляли на женщину только грубую работу — из-за клейма. Из-за него же сначала она пыталась сторониться меня по привычке, но потом позволила себе чуть-чуть оттаять. Я, в свою очередь, пыталась, как могла, стать её подругой — но за двое с лишним суток многое не успеешь.
Не нравится мне город, где женщин доводят до такого.
— Лаэли, можно тебя спросить? Вы с братом пришли издалека?
— Угу. О-очень издалека.
— В вашей стране, что… — она замялась, закончила едва слышно, — не ставят клеймо за грехи?
— Нет. У нас… нет, такого нет.
Моя родная страна слишком цивилизована, чтобы наказывать за преступления. А у дроу проще: палачи не скучают.
— Тогда понятно, почему вы за меня вступились тогда, перед мальчишками. Ведь я — грешница, чистые люди не должны меня касаться.
— Пф, — сказала я, не зная, как ещё выразить своё мнение. Ну, по-моему, это было достаточно ёмко, нэ?
— Знаешь, что значит буква "П"? Прелюбодейка, — Хоуп пытливо искала на моём лице признаки отвращения. Но не нашла.
— Почему ты покраснела, Лаэли?
— Жарко.
— Тогда пойдем на улицу.
Мы закончили уборку, подмели пол и вышли посидеть на крыльцо черного входа.
Хоуп неторопливо поправила чепец.
— Тебе было больно?
— Больно? Не знаю, я потеряла сознание. Они хотели знать, от кого у меня ребенок, — задумчиво и почти равнодушно начала женщина. — А я не сказала. Потом у меня родилась моя Мерси(1). И умерла. Потому что никто из врачей не хотел её лечить, когда она заболела.
Так вот почему твои волосы поседели раньше времени…
— Вот так, да. А на самом деле я думала, что Бог меня защитит. И её. Потому что — знаешь, кто её отец?
Я покачала головой.
— Проповедник. Он приходил к нам в город на неделю и говорил так красиво о служении Небесам. Он был такой красивый… И моя Мерси тоже стала бы такой. А потом мне поставили клеймо, а на неё поставила клеймо смерть.
— Значит, она ждет тебя на Небесах. Господь простит вас, непременно!
Я знаю, что ты хочешь услышать. И я скажу тебе это, и скажу так, что ты поверишь. Пусть даже я сама знаю богов, и знаю, что милосердие для них — пустой звук.
— Вы будете вместе, Хоуп. Надейся — и молись.
— Но я больше не верю Богу. Если он есть, то почему он покарал мою дочь?! Она ведь была безгрешна!
