Андрей Дашков - Глаз урагана
Как? Да, это трудно, но он знал способ. Примитивный способ, превращающий мозг в спичечный коробок. Надо всего лишь перекладывать спички. Считать их. Одна, вторая, третья… И так далее. Если понадобится – считать до тысячи. Почему бы нет? У него теперь куча времени. А потом он почувствует голод или жажду, и ему станет не до воспоминаний.
…Однажды ночью он досчитал до четырех тысяч, но так и не сумел заснуть. Прошлое назойливо возвращалось, отягощенное десятками документальных кадров. «С чего начнем? – шептал двойник, идеальный внутренний враг, злорадно потирая ладошки. – Ну, хотя бы вот с этого…»
Кажется, это было… Ах да – эпизод в детской. Он же эпизод первый. До того случая все «странности» были слишком незначительными. Они кое-как укладывались в рамки допустимого и объяснимого. А после Марк уже смотрел на сына совсем другими глазами.
14. ВИНС
Линда живет в престижном районе. Та же гниль, что и везде, но приличия соблюдены, и всем хорошо. Что бы мы делали без двойной морали? До сих пор поджаривали бы друг друга на кострах или дырявили на дуэлях… Зато теперь превратились в колонию моллюсков, и каждый из нас – практически неуязвим.
Квартира досталась Линде по наследству от предков. Когда у нее появились неправедно заработанные денежки, она превратила обшарпанную норку в довольно уютное местечко (надо отдать ей должное – по крайней мере она сохраняет независимость и вряд ли станет содержанкой какого-нибудь геморроидального старикашки). Здесь я частенько отдыхал душой и телом. Однажды даже имел глупость предложить Линде «прочные отношения». Она рассмеялась мне в лицо. Думаю, я был не единственным кретином, который претендовал на оседлость, но до сих пор ни с кем из соперников не пересекался.
Домофон, слава богу, был сломан, а консьержка уволена, иначе мое проникновение в подъезд осталось бы под вопросом.
Внутри каменного мешка всегда гулко, темно, холодно, и стоит кисловатый запах старости. Кабина лифта казалась гигантской давильней; из подвала доносились неясные звуки…
Я взбирался по лестнице вдоль стен четырехгранного колодца. Темная Башня изнутри. Но никакого долгожданного волшебства не будет. Ползи вверх, пока не сдохнешь от одышки или не оступишься, свалишься вниз и сломаешь себе шею!..
Если бы не водка, все выглядело бы гораздо прозаичнее. Знакомый интерьер, застоявшийся воздух, жирные перила. Стены чуть более чистые, а ступеньки чуть менее заплеванные, чем обычно. Лампочка, облепленная мертвыми насекомыми, тонко зудела. Светящееся кладбище… Моя тень, ползущая по стенам. Двери, двери, двери. На каждой номер. Для кого – убежище, для кого – палата, для кого – камера…
Дверь квартиры номер восемнадцать была приоткрыта. Я ухмыльнулся.
Что ни говорите, а приятно, когда тебя ждут. Я представил себе Линду и чуть не прослезился: вот она, бедняжка, сидит у окна, выглядывет и предвкушает, как я, старый, потрепанный бурями корабль, вернусь из плаванья, войду в гавань и воткнусь форштевнем в уютный док между двух ее причалов…
Я задержался на пороге и отхлебнул из бутылки, чтобы стать совсем теплым. Теперь я был полностью готов к встрече с моей куколкой и не ожидал, что она окажется такой холодной.
В буквальном смысле слова.
* * *Все окна в квартире были распахнуты настежь, и на ледяном сквозняке порхали огромные белые бабочки. Пронзительная красота. Никогда не видел столько салфеток одновременно. В ту ночь я действительно ощутил нутром, что белый – это цвет смерти.
Меня начало трясти, как шейкер в умелых руках. Я даже крепко сжал челюсти, чтобы не прикусить язык, и попытался глубже дышать. Это не помогло. Видимых причин паниковать не было, но часто ли они у нас есть? Во всяком случае, я догадывался, что шампанское уже не понадобится…
Еще один характерный штришок: играла музыка. Самый что ни на есть попсовый Вивальди – «Времена года». Кажется, у него тоже «наступила» зима…
Ледяная чернота за окнами поджидала меня. Но я из тех ребят, которые любят знать, «чем же там все закончилось». Я начал с ванной, затем заглянул на кухню и в гостиную. Везде полный порядок, если не считать порхающих салфеток.
И вдруг моя обывательская половина испытала неудобство при виде грязных следов на полу. Моих собственных следов. Так вторгается хаос – не глобальной войной, а крушением одного маленького частного мирка…
* * *Я нашел ее в спальне. Она лежала на кровати по диагонали, словно тянулась к снятой телефонной трубке. Она была голая, но это ничего не значило – она всегда так спала. Тело приобрело красивый мраморный оттенок. Предельно натуралистичное «ню». Слишком изящные изгибы. Слишком застывшие линии. Тверда, как камень. Ее превратили почти в предмет, главную деталь натюрморта.
Глаза были открыты. В каждом – бездонный грех. От неподвижности они казались еще более огромными. Глубокую небесную голубизну заволокло коркой льда. Но выше бровей лучше было не смотреть.
Хорошо, что я не брезглив. Раньше я видел такое только в популярных фильмах о нейрохирургии. Крышка черепа была аккуратно срезана, и, если я не ошибаюсь, кто-то основательно покопался в сером веществе. Кстати, оно оказалось не совсем серым и напоминало затвердевшую багровую магму…
(…И птичий помет по краям. Рукотворное извержение давно закончилось. Больные чайки жмутся к скалам. То ли вспышка, то ли крик прорезает тьму и вонзается в меня, как шприц.
Линда МЕРТВА!)
Я потрогал ее ногу. Почему она такая холодная? В этих маленьких фаянсовых пальчиках было что-то невыразимо сексуальное. Только поймите правильно: я люблю экспериментировать, но некрофилом никогда не был. Меня охватила ужасная, сокрушительная, возвышенная печаль. Я был последним, кому это тело принесло удовлетворение – в данном случае чисто эстетическое. Вот так проходят мирские забавы…
«Всадник» слабо шевельнулся. Я вдруг вспомнил, что чужая спальня – не музей, а труп Линды – не восковая фигура. Здесь было полным-полно отпечатков, в том числе моих. Вряд ли ее «всадник» умирал тихо.
Спецкоманде уже полагалось быть в пути. Моя жизнь зависела от того, когда поступил сигнал о незаконном изъятии. Эта жизнь и раньше-то стоила немного, а теперь я сам не дал бы за нее и остатка водки в бутылке.
Сопровождаемый визгом скрипок, я скатился по лестнице, выскочил из подъезда и быстрым шагом направился к ближайшей станции метро. Хотелось бежать без оглядки, но лучше не привлекать к себе внимания.
Я абсолютно не представлял, что делать дельше. Скорее всего любые попытки спрятаться или устроить алиби бесполезны. На роль героя-одиночки я не годился. Даже в безобидных ночных кошмарах, когда я «выпадал» из действительности, мои ноги становились ватными, а голова – пустой. Я не из тех, кому нравится опасность, а обреченность кажется мне почти невыносимой… Однако ожидание конца в бездействии было еще более нестерпимым.
