Андрей Дашков - Глаз урагана
Она обожала черные комедии. И вот сейчас почти превратилась в персонажа одной из них – изобиловавшей чересчур реальными, болезненными деталями и в то же время невероятной. Может быть, с нею поступили несправедливо; ведь она слишком сильно пострадала, чтобы сразу оценить юмор. Выяснилось, что на деле все не так уж забавно и даже страх имеет другой привкус; и нарушение табу щекочет нервы совсем иначе, чем тогда, когда сидишь в кресле перед светящимся экраном, сытая и благополучная…
Катафалк развернулся и помчался по проспекту, на котором не было заметно ни малейших следов каких-либо разрушений. Навстречу пронеслись несколько машин с мигалками. Поздновато, подумала Дина, цепенея от того, что все оказалось правдой, а не кошмарным сном. Сменяли друг друга привычные виды ночного города – Дина и не заметила, как окунулась в электрическое сияние, – вдобавок прорезался рассвет. Мгла расступалась на востоке – там, куда они направлялись. Теперь можно было рассмотреть водителя. Дина сделала эта украдкой, не имея сил ничего предпринять, обернись незнакомец хоть вурдалаком с пятисантиметровыми клыками или личным шофером самого Дракулы.
Но он оказался жизнерадостным молодым цыганом с густой черной шевелюрой и гладко выбритым лицом. Пожалуй, даже слишком жизнерадостным для своей профессии… Ее косой затравленный взгляд он воспринял как вопрос.
– Меня зовут Цезар, – представился он, выговаривая слова с легким акцентом.
– Цезарь? – машинально переспросила она еле слышным шепотом, но двигатель работал так тихо, что цыган услышал.
– Цезар-р-р! – зарычал он, подчеркивая твердую «р», и засмеялся.
Она увидела блеск его прекрасных белых зубов. Сама улыбка была не менее великолепной – открытой, доброй, обезоруживающей. Ян смотрел на него восхищенно и уже улыбался в ответ. Дина прижала сына к себе и только теперь заметила, что тот крепко сжимает в кулачке какой-то предмет.
– Покажи, – попросила она почти беззвучно.
Он разжал пальцы, и она увидела игрушечного розового фламинго, еще совсем недавно болтавшегося на елке в их квартире. Когда он успел снять игрушку? Неужели еще до того, как начался ураган? И почему именно фламинго? Она запретила себе думать об этом – по крайней мере сейчас.
Она посмотрела на свои руки. Одна была белой, как молоко; другая, покрытая коркой засохшей крови, казалась выточенной из темного дерева. Пальцы не сгибались на обеих; вернее, Дина не могла преодолеть боль, пытаясь их согнуть.
– С вами все будет в порядке! – вдруг заверил ее водитель катафалка, очевидно, заметив ее мучительные упражнения.
Она коснулась затылком подголовника и почувствовала, что мир сдвигается, а сама она уплывает к краю, за которым – бездонная пропасть. «Время вспоминать» сменилась «Берегами Авалона». Комедия продолжалась. Возможно, соответствующее музыкальное сопровождение входило в комплекс услуг. Покойнику, конечно, все равно, а скорбящие родственники настраивались на возвышенный лад. В конце концов, это было не более странно, чем катафалк, разъезжающий по городу в новогоднюю ночь с роскошным гробом в грузовом отделении. Но разве люди не умирают в самые «неудобные» для живых моменты?
«Куда мы едем?» – этот вопрос Дина так и не успела задать. В любом случае у нее не осталось воли к сопротивлению. Она полностью доверилась первому встречному перевозчику трупов. И то, что она прижимала к себе Яна, было явным самообманом. Она не могла защитить сына, и теперь все зависело только от того, в чьей команде они очутились.
…Беспамятство подкрадывалось на мягких лапах. У него была невероятно пушистая, мягкая, обволакивающая шкура… «Гроб пустой или нет?» – еще один праздный вопрос, который занимал Дину на протяжении нескольких секунд, прежде чем она провалилась в черноту. На самом деле содержимое ящика имело не большее значение, чем ее мимолетные эмоции, стертые вместе с сознанием.
Но она успела стать свидетельницей того, как цыган поднес к уху трубку мобильного телефона.
– Бабушка Нина, я забрал их, – сообщил он и, услышав ответ, улыбнулся, рассеивая всякие сомнения в своих благих намерениях. – Да, еду.
12. ЯН – ЯНУС
Про себя он называл это Луна-парком. В общем-то бесполезный ориентир на несуществующей карте. Не самое удачное название, но по крайней мере лучше, чем пресловутые «территории», «площадки 49», «ангары 18» или «зоны Z». В прототипе, который существовал на ТОЙ стороне, он побывал лишь однажды и… возненавидел аттракционы. Ему хватало острых ощущений и без смехотворных приспособлений, способствующих выбросу адреналина и приводимых в действие электродвигателями.
У здешних «аттракционов» явно был другой привод. Янус даже не пытался понять силы, которые стояли за всеми мрачными и абсурдными чудесами. Он нередко чувствовал боль, тоску скитальца, которому не суждено обрести дом, а несколько раз бывал на волосок от смерти. Боль служила постоянным напоминанием о том, что все происходящее – не стабильная галлюцинация и не сон, повторяющийся снова и снова.
Порой у него возникало сильнейшее искушение считать Луна-парк ночным кошмаром, а себя – очень больным существом. Но почти сразу же следовало опровержение. Настолько убедительное, что сомнений не оставалось. В отличие от детей и взрослых, заплативших за билет в старом добром мире, он не мог просто уйти, почувствовав, например, головокружение или тошноту. Присутствие здесь уже не зависело от него.
«Выпадения» происходили более или менее регулярно. Спустя годы он вычислил закономерность. Это не слишком помогало ему. Разве что немного успокаивало… пока он оставался на ТОЙ стороне. Тут же зевать не приходилось. И жаловаться некому – рядом не было папочки или мамочки (во всяком случае, он не обнаружил их в привычных воплощениях). Кое-кто из тех, с кем он встречался, тратил на жалобы драгоценное время. И затем бесследно исчезал.
Да, Луна-парк, безусловно, не был сном – ведь в сновидениях иногда возвращаются даже мертвые… А туда никто не возвращался.
Именно эти исчезновения (и еще боль и смертельная угроза) убедили Януса в том, что все балансирует на опасной грани, хотя и напоминает порой странную игру. Возможно, грань была размыта, и то, что случалось, случалось по обе стороны зеркала ночи. Сокрушительное влияние своей тайной жизни на жизнь явную он наблюдал неоднократно, а вот обратной связи не было. Если не считать того, что некоторые научились ВЫПАДАТЬ по собственной воле. И эти «некоторые» не были существами с известной ему Земли.
Он не знал, как здесь течет время и является ли оно вообще однонаправленным. Случалось, он обнаруживал себя мужчиной, дряхлым стариком или даже женщиной. При этом его личность оставалась неизменной, и приходилось воспринимать перемены внешности как маскарад, причинявший массу неудобств. Он мог носить улыбку мудреца, но внутренне все равно был ребенком. Сущим дитем. Несмышленышем, не разгадавшим и половины тайн, включая самую главную: куда катится этот чертов мир и есть ли вообще «цель» и «направление»? Или все – только снежный ком случайностей, летящий в бездонную пропасть искаженного времени и неизлечимых болезней? Тогда, пожалуй, он встрял в очень уж дурацкую и безнадежную авантюру вроде «русской рулетки». И если он выглядел здесь на пятьдесят, то и чувствовал себя на пятьдесят. О да – на полновесные пятьдесят (старше своего папаши на ТОЙ стороне!) со всеми вытекающими последствиями: тяжеловат, суставы уже не те, при длительном беге – одышка, гибкости – никакой, не хватает нескольких зубов, в сексе – далеко не чемпион (не говоря уже о том, что в Луна-парке непросто найти себе подружку – НОРМАЛЬНУЮ подружку).
