Галина Ли - Своя дорога
Любопытство заставило подойти поближе.
Да, зеркало, но не покрытое амальгамой стекло, и не полированный металл, а застывшая вода. Не ледяная, замершая, именно застывшая, остановленная в падении колдовством.
— Руки не вздумай сунуть, — как-то по-домашнему и слишком по-человечески предупредила лесная дева.
Я обернулся к властительнице леса. Она с улыбкой стояла у широкой кровати и внимательно наблюдала за гостем.
Похоже, дама не собиралась дожидаться ужина, решив сразу взять меня в оборот.
Во всяком случае, одежд на ней уже не было.
Отец всех богов… Разве бывает на свете такая красота? А разве найдется человек способный отказаться от такой женщины?
— Корри, я… — голос прозвучал хрипло, словно горло сдавили невидимые руки, пытаясь удержать от опрометчивого шага.
Пришлось прокашляться, прежде чем продолжить.
— Корри, ты должна знать. Не знаю, как объяснить… Но ты можешь умереть во время… Любви.
Одно движение, и она уже рядом, аромат цветов и женского тела смыл остатки разума. К тому же девушка не стояла спокойно: нежные руки неторопливо занялись пуговицами камзола.
Мои глаза без спроса уставились на высокую, небольшую и крепенькую, словно два яблочка грудь. Под тонкой прозрачной кожей, напомнившей розоватый опал, угадывались тонкие сосудики.
Дыхание перехватывает от такой близости к совершенству.
Дева дотянулась губами до моего заросшего щетиной подбородка и тихо выдохнула:
— Почему? Ты бываешь, жесток со своими женщинами?
Что?! Что за… глупости?! Корри, что ты делаешь? А я что делаю?!
От прикосновения сияющих золотым огнем локонов руки обвисли словно плети, камзол упал на пол, и девушка подобралась к ремню на штанах.
— Корри…
Господи, неужели этот стон издал тоже я?!
— Корри, я не человек и превращаюсь в чудовище! Ты умрешь, если посмотришь на меня!
Все! Справился и выдавил признание! Надеюсь, она поверит.
Вместо того, чтобы отшатнуться, лесная дева только тихо рассмеялась.
— Думаешь, что я подобна человеческим женщинам? Какой же ты молодой, Дюсанг Лирой, и какой наивный!
Вот, спасибо! Хорошо хоть дураком не назвала, хотя дала сполна им себя почувствовать.
— Не боюсь я твоего страшного вида.
Тут она снова рассмеялась, уткнувшись в мой неведомо когда оголившийся торс. Она что, успела рубашку стянуть?! Через голову?
— Корри, и вампиры боятся, и оборотни, — предпринял последнюю попытку образумить отчаянную деву.
— Меня тоже, — улыбнулась в ответ, и спросила, — Я тебе нравлюсь?
— Да! — это слово вырвалось само собой.
— Тогда поцелуй меня!
Приказ? Просьба? Да какая, к демонам, разница! Чихать я хотел на все! Моя! Сейчас — моя! А что будет потом… К демонам!!
— Смотри, милый! Смотри!
Как не вовремя эти слова, но раз повелительница желает…
Я послушно повернул голову.
В зыбкой серебряной глади волшебного зеркала две фигуры на смятых простынях. Тонкая, женская и мужская, с бугрящимися в напряжении мускулами. Почти человеческая, если не считать небольших игольчатых наростов на плечах. А вот лицо…
Ну зачем ты заставила меня посмотреть?!
Бездушная безгубая маска, приплюснутый нос с щелями вместо ноздрей, волосы рассыпались на три ряда и слиплись в костяной гребень, но самое страшное — это глаза. Хотя их закрывают незрячие бельма, не существует более внимательных глаз и более страшных.
Тонкие пальчики осторожно касаются красных голых век, и ласковый голосок журчит:
— Знаешь, почему они так боятся тебя? Они видят в твоих глазах не только собственную смерть, но и то, что будет с ними после нее. Не просто видят, а заранее чувствуют ужас и боль наказания, которое назначено богами!
Видят смерть? Но вампиры уже мертвы!
Последняя фраза произносится вслух и снова смех в ответ:
— Не настолько мертвы! Поверь мне, не настолько!
И снова сводящие с ума поцелуи, и царапины на спине от острых коготков, и послушное женское тело под руками.
Какое наслаждение, оказывается, когда тебя желают! Когда ты нравишься со всем своим нечеловеческим уродством!
Ты хотела спеть мне песню? Я готов слушать ее хоть тысячу лет напролет, только не гони! Пожалуйста…
Судьба и боги любят меня. Иначе как объяснить, что я не орал вслух весь тот бред, от которого плавилась ночью голова. Одно неверное слово — и точно открылась бы дверь в колдовской мир, куда войти намного легче, чем выйти.
Я с опаской глянул на дремлющую Корри.
Господи, как мышцы-то болят. Притом ВСЕ мышцы. Это сколько раз мы с ней вчера?
Ну ка…
Ё… Как сил хватило-то…
Вот где пригодились бы напарники в количестве десяти человек. А мне еще целый день в седле трястись… А я до сих пор не ужинал, точнее — еще не завтракал. Разбудить? Вдруг снова приставать начнет.
Эх, хорошо-то как… Все равно хорошо! Но продолжения не надо, а то точно сегодня не выберусь, и завтра не выберусь, и вообще не выберусь!
Я осторожно спустил ноги и стал озираться в поиске штанов и рубахи. Куда же это их вчера зашвырнули?
Штаны нашлись под накрытым (когда успели?) столом, а рубаха обнаружилась в противоположном углу комнаты. Завтракать без хозяйки было невежливо, поэтому я погладил обнаженную руку Хранительницы и позвал:
— Корри. Просыпайся, мне пора!
Сквозь золотистые локоны сонный взгляд голубых глаз.
— Милый? День еще, слишком рано. Ешь один.
— А как мне выйти?
— Пропустите его!
Непонятно, кому адресовано это бормотание, но надеюсь, его услышали.
— Корри, красавица, спасибо тебе, за все!
Остаться на завтрак я не решился, завернул в тонкую лепешку кусок жареной рыбы и зелени, и рванул прочь, в сторону стены, через которую попал к духу в дом. Одно неприятное мгновение пребывания в черной пустоте, и я на свободе.
Интересно, успел или мои попутчики уже выехали?
— Дюс? Наконец то!
Неприкрытое облегчение в голосе Агаи заставило меня усмехнуться — беспокоились ребята за мою судьбу.
— Ну и как? Понравилось?
Сколько яду может уместить такая простая фраза, если она сказана женскими устами.
Я невоспитанно запихнул в рот лепешку с рыбой и невнятно пробурчал:
— Очень!
Агаи смущенно и сдавленно хихикнул, за что получил разъяренный взгляд супруги, а потом кинул мне фляжку, в которой оказалось так и не опробованное вчера вино.
Святой человек, чувствует, что мне больше всего требуется.
— Морра, поедешь со мной?
Обратился к девчонке, но ответ пришел от рош-мах.
— Еще чего! Заснешь где-нибудь по дороге и выронишь ребенка!
