Сергей РАТКЕВИЧ - Девять унций смерти
Когда все закончилось и маэстро решительно упрятал свой инструмент в футляр, пришло время для вознаграждения. Люди, не толкаясь, соблюдая во всем чинность и порядок, подходили к барду и с изъявлениями благодарности протягивали ему кто сколько мог.
Якш вытер слезы и решительно выгреб полкошеля. Дождавшись своей очереди, он с поклоном протянул деньги:
— Маэстро…
— А с учеников я денег не беру! — лукавая улыбка в голосе старого мастера.
— Но я же еще не… — Якш до того ошалел, что даже не сразу сообразил, этому человеку попросту неоткуда знать о его мечте, о скрипке в его дорожной котомке и всем прочем, что с ним происходило.
А когда сообразил, вздрогнул и посмотрел барду в глаза. А когда посмотрел — вздрогнул еще раз, потому что понял — тот знает все. А бард усмехнулся и подмигнул.
— Это тебе только кажется, что ты еще не… а на деле… жаль, ты не мой ученик, но… ищи своего мастера. Ты ведь в Реймен идешь?
— В Реймен, — окончательно потрясенный, выдохнул Якш.
— Вот и правильно, — одобрил бард. — И убери деньги, я еще заработаю, а тебе пригодятся. Молодой еще. — Счастливо тебе! — Бард хлопнул его ладонью по плечу и отвернулся.
Якш отошел в сторону и ошарашенно потряс головой.
«Молодой? Это я-то? Шутки шутить изволите, уважаемый маэстро!»
А потом он вдруг понял. Бард его и вовсе не разглядел. Не увидел. Его — не увидел. Не увидел бывшего владыку всех петрийских гномов, цверга из рода цвергов, прожженного интригана, циника и политика, ставшего бродягой по собственной воле утомленного властью старика. Он увидел в нем другое. Главное. То, что почел главным. Ученика увидел. Того, у кого все еще впереди. Вот и решил, что тот молод, а как иначе?
«Ну уж если он сказал, иди в Реймен, ищи мастера… значит, у меня и в самом деле получится! — возликовал Якш. — Получится! Не может не получиться!»
* * *
Знаешь, о чем поет скрипка? О звездах… Они глядят на тебя, пока ты спишь. А ты спишь и не слышишь, как они смотрят. Спишь и не видишь ее песню. Быть может, тебе даже неизвестно, что она приглашает тебя на танец? Каждым своим звуком приглашает, а ты спишь… Ты так не вовремя уснул. Впрочем, здесь и нельзя уснуть вовремя. Здесь спят только не вовремя. Почему? Да потому, что времени здесь нет. Как может быть какое-то время для сна, когда времени и вовсе не бывает? Никакого. Здесь только ночь. Только ночь — и все. А времени нет. Так что просыпайся, а то так и не узнаешь, о чем поет скрипка, ведь она поет о звездах… о звездах…
И звезды приходят. Они всегда приходят, когда о них кто-нибудь поет. Они пришли, видишь? Вот и пой вместе с ними. Пой со звездами и танцуй, ты еще не забыл, что тебя пригласили на танец? Пой со звездами, танцуй со скрипкой… как, ты не знаешь, о чем поют звезды?! А о чем танцует скрипка, знаешь? Ах, не знаешь, но уже чувствуешь? Вот и хорошо. Так же и со звездами. Что? Про звезды не так понятно? Ладно, я расскажу тебе. В конце концов, почему бы и не рассказать? Здесь, где нет разницы между временем и песней, а сказки — это то, что вырастает, когда песни семенами падают на ветер. Почему бы и не рассказать — здесь? Самое для этого место. Время? Да я ж говорил, нет здесь никакого времени.
Так вот, звезды поют о скрипках, о танцах и о чудовищах. Страшных лесных чудовищах, которых ты, как истинный гном, больше жизни и пуще смерти боялся. Вот только ты уже не боишься. Ни жизни. Ни смерти. Ни больше. Ни меньше. Да и как можно бояться, когда такой танец? Так почему бы тебе не открыть глаза пошире и не посмотреть на чудовищ? На страшных чудовищ, которых не бывает, вообще никогда не бывает, пока ты сам их не придумываешь. Вот и сейчас — смотри же! — ты их придумал, и они тут! Они танцуют и поют, поют и танцуют. Нас нет, говорят они, нас нет, пока ты нас не придумаешь, а ты придумал, и теперь мы есть, ты придумал, и мы поем и танцуем, поем и танцуем, потому что ты нас придумал, поем и танцуем, потому что мы есть.
И мы, конечно же, пришли сюда, чтобы схватить тебя, маленький глупый гном, схватить и съесть, ведь именно для этого ты нас и придумал, мы придуманы для того, чтобы хватать и есть, хватать и есть маленьких глупых гномов.
Вот только мы не станем этого делать… не станем этого делать… не станем… Мы не едим маленьких каменных гномов. Наши деревянные зубы не разжуют столь грубую пищу, наши деревянные челюсти сломаются от усилий одолеть камень, нашим деревянным желудкам не переварить песок!
— Я не каменный! — выкрикнул Якш пляшущим чудовищам и проснулся.
«Нет. Нельзя так наедаться перед сном!»
Насквозь мокрый от пота, задыхающийся, Якш откинулся обратно на подушки и утомленно прикрыл глаза.
«Ну и сон же приснился…»
Сон, казалось, только того и ждал. Тут же продолжился.
— Я не каменный! — вновь кричишь ты обступившим тебя чудовищам.
— Да и мы не деревянные! Не деревянные! Не деревянные! — радостно вопят они и, сбрасывая уродливые маски, скрываются в густых зарослях танца.
Они потрясающе красивы и совсем не похожи на чудовищ. Они… кажется, теперь ты знаешь, что они такое, вот только как сказать об этом? Ни в одном из ведомых тебе языков, а тебе немало ведомо, нет таких слов, вот нету — и все тут. Да и к чему? Все равно они исчезли, скрылись…
— Теперь ты кое-что знаешь о чудовищах, приятель… Что? Нет, о скрипках я расскажу тебе в следующий раз…
* * *
Якш шел и радовался. Поясной кошель со всеми деньгами у него украли — казалось бы, чему тут радоваться? А он шел, и его лицо то и дело расплывалось в довольной, счастливой улыбке.
Подумаешь — поясной кошель! Подумаешь — деньги! Что он — денег не заработает?
Зато как украдено! У вас бы так украли — вам бы тоже понравилось!
Видят Духи Подземного Огня, Якш не отказался бы еще от одного такого «ограбления»!
А дело было так…
Шел он себе, шел, о рейменских музыкантах думал, как вдруг… Люди называют это «яблоневый сад», и он весь был залит ярким полуденным солнцем. Якш шел мимо этого сада, любовался яблонями — яблок гномы всегда вдоволь покупали, и Якш даже представить себе не мог, что они не только сами по себе хороши, но еще и растут на чем-то невероятно красивом, а ведь говорят, в цвету яблони еще краше! — так вот, шел он этак не торопясь, любуясь, как вдруг из глубин сада его окликнул девичий голос:
— Эй, путник!
Якш поневоле остановился. Было в голосе что-то, что не позволяло просто пройти мимо. Этот никогда ранее не слышанный голос что-то ему смутно напоминал. Почему-то вспомнился Скрипач. Странно, с чего бы это?
— Жарко? — участливо спросила обладательница голоса.
— Жарко, — ответил Якш, чувствуя, что рубашка и в самом деле прилипла к спине от пота, и как он этого раньше не заметил?
