Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1
Тут мысли Мануэля вернулись назад от облаков и зелено — фиолетовых гор. Он несколько мгновений смотрел на нее очень серьезно, потом невесело рассмеялся и сказал:
— Вот!
— Но, дорогой, ты сам не свой…
— Да — да! — сказал Мануэль, целуя ее. — Я на минутку забыл, что я честный, откровенный и какой — то еще, каким ты представляешь меня. Теперь я снова обрел свое прежнее искреннее, жизнерадостное и грубоватое «я» и больше не стану будоражить тебя подобными глупостями. Ведь я — Мануэль: я следую своим помыслам и своему желанию, и, если это приведет меня к одиночеству, я должен его перенести.
Глава XVIII
Выбор Мануэля
— Но я не могу понять, — сказала Фрайдис в один прекрасный сентябрьский день, — как так получается, что и Шамир у тебя в руках, и тайна одушевления изваяний, но ты не используешь ни тайну, ни талисман. Ты не создаешь больше фигур, ты теперь говоришь: «Нет, мы немного погодим», ты даже не захотел оживить десять карикатур на создателей образов, которые уже слепил.
— Это произойдет в свое время, — сказал Мануэль, — но оно еще не пришло. Между тем я избегаю занятий древним таинством Туйлы, потому что видел, какое действие оно оказывает на злоупотребляющих им. На мне был гейс создать фигуру, и я слепил и оживил такого великолепного веселого молодого героя, который отвечал моим помыслам и желанию. Таким образом, насколько я понимаю, мой гейс выполнен — у всего есть конец. Возможно, Небеса обогнали меня в количестве созданий, но первенство в таком деле — не вопрос арифметики.
— О да, у моего косоглазого мальчика все добродетели, включая скромность!
— В общем, я видел, что моя идея получила воплощение и покинула Морвен. Во всех отношениях этот парень, за исключением легкой хромоты, которая, по — моему, его не портит, ни в чем не уступает воплощениям идей того великого мастера, которого одни называют Пта, другие Яхве, третьи Абраксас, а кое — кто Кощей Бессмертный. Короче, я создал фигуру более восхитительную и значительную, чем все человеческое стадо, и почиваю на лаврах.
— Верно, ты сотворил прекрасное живое существо.
Но тогда разве женщина, производящая на свет красивого мальчика, не делает то же самое?
— Принцип не один и тот же, — с достоинством сказал Мануэль.
— Да почему ж?
— Для начала, мое изваяние — оригинальное, выполненное мной без посторонней помощи произведение, тогда как дети, насколько я представляю, являются результатом не вполне логичных совместных действий. Поэтому и ребенок в известной степени случайное произведение, и его черты и особенности не могут быть точно задуманы заранее и тем более выдержаны его создателями, которые в пылу творения, по — моему, зачастую отклоняются от лучших эстетических канонов.
— Что до этого, то никому из создающих уникальные вещи не удается создать их точно по проекту. Помнишь, даже твой парень хромал…
— Да, но как изящно!
— Нет, Мануэль, лишь чудотворцы, вызывающие мертвецов и приказывающие духам возвратиться в плоть, могут быть уверены в результатах своего чародейства. Ибо лишь эти волшебники знают наперед, что они сотворят.
— О, это новость! Так ты думаешь, можно вызвать мертвеца в некоем более осязаемом облике, нежели поучительный призрак? Думаешь, можно умершую девушку — или, коли на то пошло, умершего юношу, или почившего архиепископа, или покойного старьевщика — вернуть к жизни в теплой плоти?
— По дорогой цене, Мануэль, возможно все. Мануэль же сказал:
— Какую цену надо заплатить, чтобы получить назад добычу Смерти? И каким образом дать эту взятку? Впрочем, богатства и красоты этого большого круглого мира покажутся грошом по сравнению с ее сундуками — крохотной, не очень — то блестящей монеткой, которая — даже она! — принадлежит Смерти, но та ее еще пока не подобрала. Вскоре этот час и все, что важно прошествовало по свету в течение этого часа, окажется в тех склепах, где грудами лежит все, что ценилось в старину…
…Сейчас там собраны такие силы, красота и мудрость, каких не может ухватить человеческая мысль. Император владеет здесь половиной мира, но там Смерть делает из императоров ничто. А в переполненных кладовых Смерти никто не побеспокоится составить опись тысяч и тысяч императоров, царей, пап, фараонов и султанов, которым в их дни поклонялись как всемогущим. Сейчас же они там в общей куче, наряду со всем, что ценилось в старину…
…Это же касается и красоты: даже красота Елены не выделяется таким среди миллионов ослепительных цариц. Здесь много хорошеньких женщин, но выше всех Фрайдис, поэтому я доволен. Но там — полногрудая Семирамида, светлокудрая Гинерва, Магдалина, любившая Христа, Европа — смеющаяся невеста быка и Лилит, чей горячий поцелуй воспламенил Сатану, и много других дам, о силе красоты которых слагались песни, заставляющие нас вспомнить все, что ценилось в старину…
…Когда мудрости не хватает, у нас здесь всегда найдутся деловые люди, способные сложить два и два, а справедливость немедленно отличает от несправедливости ближайшее жюри из двенадцати присяжных. Здесь у нас есть много Гельмасов, мудро рассуждающих под сенью гусиных перьев. Но там — Катон, Нестор, Мерлин и Сократ. Абеляр сидит рядом с Аристотелем, а семеро мудрецов беседуют с великими пророками, там — все, что ценилось в старину…
…Все — все собирается в переполненные кладовые и укрывается настолько надежно, что богачка Смерть вполне может презрительно насмехаться над Жизнью. Веем — веем владеет Смерть, а Жизнь только расчесывает свои болячки, покуда Смерть ей это позволяет. Нет, Фрайдис, Смерть подкупить нельзя! И какую взятку должна предложить Жизнь, какую бы Смерть уже не получила и не похоронила в тысячах пыльных гробов наряду со всем, что ценилось в старину?
Фрайдис ответила:
— Только одно. Да, Мануэль, есть одно, чего никакие грабежи Смерти никогда не отнимут у Жизни и что никогда не попадет под ее власть. Приняв это во внимание и сделав то, что требуется, очень отважные могут возвращать умерших к жизни в теплой плоти.
— В общем, я слышал истории о самонадеянных людях, пытавшихся сотворить подобные чудеса, но путь всех этих смельчаков рано или поздно заканчивался Бедой.
— Разумеется! К кому же еще, по — твоему, должен вести их путь? — сказала Фрайдис. И она объяснила, как обстоит дело.
Мануэль задал много вопросов. Весь этот вечер он был задумчив и необычайно нежен с Фрайдис, а ночью, когда Фрайдис уже спала, дон Мануэль еле заметно поцеловал ее, затем прищурил глаза и на мгновение закрыл их ладонью. Стоя вот так, высокий юноша странно шевелил губами, словно они онемели, а он старается вернуть им подвижность.
