Алиса Акай - Иногда оно светится (СИ)
«Ты любил его, Линус.»
«Так и было. А он любил меня.»
Когда я заметил это, лет, должно быть, в двенадцать или тринадцать, это стало меня угнетать. Я вступил в возраст, когда формы и краски мира приходится рассматривать по-новому, через призмы, до которых раньше не могли дотянуться руки. Я постарался стать независимым, отделиться от него. Никаких ссор, но он почувствовал это. И с тех пор мы стали разными людьми. Двумя спутниками одной планеты.
Это было необходимо.
— Вот ты вымахал! — присвистнул он, с удовольствием оглядывая меня со всех сторон, — Нет, ты действительно изменился, Лин. Уже завел себе девчонку, а?
Он хитро прищурился. Несмотря на свою нескладность и скованность, я пользовался определенным интересом у противоположного пола, хотя в Академии не было условий, позволяющих этому интересу перерасти во что-то большее. Я прилетел на Герхан один. Тогда я еще не знал, чего ожидать от себя. Все подростки в семнадцать лет иной раз склонны к чрезмерной осторожности.
— Нет, пока нет, — осторожно сказал я, чувствуя некоторое смущение. Мне почему-то сложно было смотреть в лицо брату. Раньше такого не было. Но раньше мы были детьми. И какое-то чувство, слишком прозрачное чтоб я смог в нем разобраться, осторожно толкнуло меня в грудь.
— Ты еще и краснеть умеешь! — расхохотался брат, — Ну и ну! Лин, ты чудо!
Он нарочито грубовато обнял меня, встряхнул и крепко прижал к своей каменой груди. От его мундира пахло приятным здоровым запахом казармы и туалетной водой, которую он любил даже в детстве — аромат винограда и вербы.
Стояла весна, весна на Герхане…
— Ты всегда такая вонь делать?
— Что? Прости, я…
Котенок сморщил нос.
— От тебя воняет, как от старой… банки с окурками.
— Пепельницы?
— Ага.
— Тебе неприятен запах? Извини. Сейчас потушу.
Я поспешно затоптал окурок пяткой ботинка, кинул в море. Некрасиво кувыркаясь, он полетел вниз и бесшумно нырнул в набегающую волну. Следя за ним взглядом, я едва не потерял равновесия. Если бы не реакция, мог бы уже очутиться внизу.
— Пожиратель окурков, — прокомментировал с явным отвращением жестокосердный Котенок.
— Перестань, пожалуйста. Я просто задумался. Солнце разморило. А ты-то что тут делаешь?
— Дышу.
— А. Ну дыши, — я пожал плечами и на всякий случай отодвинулся немного в сторону чтобы он мог выйти на карниз, если захочет.
Но он остался за моей спиной, маленькая тень в белом халате. Склонив незаметно голову, я мог увидеть в зияющей прорехе бледную узкую коленку с желтым синяком. На этой коленке золотился совсем небольшой, подростковый еще, пушок. Она почему-то казалась мне теплой на ощупь.
«Интересно, — подумал я с веселым ехидством, — Если я коснусь его ноги, он сразу сломает мне шею или просто спихнет вниз?..»
Котенок засопел и отодвинулся сантиметров на десять вглубь комнаты. Мне почему-то показалось, что и вышел он не столько за тем чтоб подышать воздухом — он был равнодушен к нему — сколько для того чтоб продемонстрировать мне свою невозмутимость. Интересно, сколько он сможет простоять рядом со мной? Мне подумалось — полминуты, не больше.
— Весна, — я широким жестом обвел все вокруг, — Скоро сам увидишь, как все изменится. Весна здесь хороша.
— Планета для свиней.
— Какие же тут свиньи? Вода — видишь?..
— Морских свиней.
Решительно повернувшись, он зашагал к лестнице, шлепая подошвами моих тапок. Они тоже оказались чересчур великоватыми для него, не по ноге. Когда он шел, тапки смешно шкрябали по полу, но он их не снимал. Он вообще старался делать вид, что Линус ван-Ворт — это такой замысловатый механизм, который заведует маяком на краю Галактики, этакий бездушный киборг-дворецкий. Линус, ужин. Линус, от тебя воняет. Линус, сделай такой вид чтоб не смущать меня, когда я буду проходить рядом…
Пятнадцать секунд — усмехнулся я — почти рекорд.
Мы старались не натыкаться друг на друга. Не заходили в комнату, в которой кто-то был. Ждали, когда стихнут шаги в коридоре, прежде чем выйти. Этого требовал свод неписанных правил, воплощенный в первые же дни нашей совместной жизни. В нем было много пунктов, некоторые из них были вписаны в жизнь горящими чернилами, иные — едва светились, лишь намеченные робким детским почерком. Я почти представлял себе наяву этот невидимый талмуд — коробящиеся жесткие страницы, стальной переплет, неровный обрез…
Мы не ели вместе. Когда я готовил что-то на кухне, я оставлял порцию Котенка на столе. Он никогда не заходил на кухню в моем присутствии. Просто через некоторое время я находил пустую тарелку. Ел он хорошо, с аппетитом, не оставалось даже крохи. Сперва я опасался, не продолжил ли он свою гадкую игру, не выкидывает ли потихоньку еду в окно. Но он постепенно поправлялся и хотя в его тонком теле не происходило заметных изменений, движения его стали сильнее, резче. Я усмотрел в этом хороший знак. Кожа на лице перестала быть такой серой, как сперва, в глазах наметился хорошо знакомый мне блеск. В первые дни я давал ему понемногу, преимущественно бульона и концентратов — после вынужденной сухой голодовки нельзя сразу кормить до отвала. Сам он ничего не готовил, но я заметил, что консервы приобрели привычку исчезать сами по себе, без всякого моего вмешательства. Это не обеспокоило меня, запасов было накоплено с избытком, пара банок — не проблема. Каждое утро я подмечал, что исчезло. Наивный Котенок чтобы не навлечь на себя подозрений, предпочитал тащить самые маленькие банки, вероятно полагая, что их я хвачусь в последнюю очередь или же не хвачусь вовсе. Эта наивность приносила ему горькие плоды — в маленьких банках преимущественно находился сельдерей, укроп и прочая зелень. Подходящая для салатов и гарниров, но не очень съедобная сама по себе на вкус подростка. Чувствуя себя неуклюжим сатиром, я иногда, словно ненароком, закатывал в темный угол шкафа с припасами банку сливового варенья или упаковку шоколада. Расчет был верен, отложенное исчезало почти тут же. К своему несчастью Котенок для такого сурового и бесстрастного воина, каким хотел казаться, имел слишком заметный грешок — он был изрядным сладкоежкой. Вероятно, на его планете ему не доводилось вдоволь пробовать сладкого, я даже не был уверен, пробовал ли он тот же сахар до того, как свалиться на мою голову. Закон Космоса — чем неприступнее человек, тем легче его свалить, используя маленькие слабости. Древних индейцев Земли соблазняли стеклянными бусами и стальными ножами. Жители заполярных районов оказались в рабстве огненной воды…
