Стивен Эриксон - Память льда
— Было много участников, привлеченных сотворенной с тобой несправедливостью. Твоя дочь была… создана… в день отчаяния. Человеком, известным как Крюпп. Старшим Богом К'рулом. Тем, кого зовут Пран Чоль. И тобой самой. А когда она собрала нас около себя, и нами тоже. Серебряная Лиса хотела большего — ответить на трагедию Т'лан Имассов и Т'лан Ай. Возможно, — сказал он с жестом большой печали, — ее желание было слишком великим…
— Где она? Где моя дочь?
Старейшина покачал головой. — Отчаяние увело ее. Далеко.
Майб замолчала. Меня преследовали. Вы и волки. Она поглядела на свои юные руки, медленно подняла их. Это все по- настоящему? Задумчиво повернулась, встречая взор Крюппа.
Дарудж улыбнулся.
Старуха… — Я проснусь?
Крюпп закачал головой. — Та женщина спит вечным сном, дорогуша. Под охраной и могучими чарами. Твоя дочь переговорила с Худом. Достигла соглашения, да. Она подумала, что, потеряв Т'лан Имассов, нарушила договор. Но будем надеяться, что у ее решимости есть… разные грани. Крюпп уповает.
Соглашение. Свобода для Т'лан Имассов. Конец. Их души… будут уходить к Худу.
Духи родные! Она потеряла их? Потеряла Имассов? — Худ не потерпит…
— Не потерпит ли? Почему бы нет? Если у Капюшона не хватает терпения, тогда Крюпп может плясать на остроконечной голове Коля. Чего он, конечно же, не может. Ты не вернешься в то ветхое тело.
Майб оглянулась на духов. — Я состарюсь здесь? Я когда — нибудь…
Старик пожал плечами: — Не знаю, но думаю, что нет. Ты сосуд. Майб.
Сосуд… Ох, доченька, Лиса. Где же ты? Почему я не могу заглянуть тебе в глаза. Просьба о прощении — о двух концах. Она глубоко вздохнула, вкушая носящуюся в холодной, сыром воздухе сладкую жизнь. Так легко взять этот мир в себя. Она сняла один из медных браслетов, протянула ривийцу. — Думаю, это твой.
Старик улыбнулся: — Его сила верно служила тебе?
Она кивнула. — Без меры…
Ее разум наполнило чужое присутствие. Майб.
Тогг. Рокочущая сила, воля самой зимы.
Мы обитаем в этом царстве, царстве Звериных Тронов, но ты его владычица. Во мне есть некто. Смертный дух. Возлюбленный дух. Я хочу отпустить его. Мы хотим. Из этого мира. Дашь ли ты нам…
— Да. Освободите его.
* * *Благословение.
Лишенный бога, он не может дать его. В истинной форме.
Но ведь он не мог также представить свои великие способности, что позволили смертной душе принять страдания десятков тысяч, множества существ, триста тысяч лет живших с болью и потерей.
Он видел лица. Бесчисленные лица. Высохшие, с пустыми темными впадинами глаз. Сухая, рваная кожа. Кости, блестящие между корнями мышц и сухожилий. Он видел руки, расщепленные, изрубленные, пустые — хотя призраки мечей еще обитали в ладонях.
Он стоял на коленях, озирая их ряды. Из небесной темноты лил дождь. То усиливающийся, то ослабевающий потоп сопровождали стоны, бормотание и резкий треск.
Он взирал на них. Они стояли недвижимо, склонив головы.
Но он мог видеть их лица. Каждое лицо. И все сразу.
Я принял вашу боль.
Головы медленно поднимались.
Он ощутил их, ощутил внезапно заполнившую их легкость. Я сделал все, что смог. Но этого недостаточно. Я знаю. Еще не все. Я принял ваши страдания…
— Ты принял наши страдания, смертный.
В себя…
— Мы не понимаем, как.
И теперь я оставлю вас…
— Мы не понимаем… почему.
Ибо все, что плоть моя не выдержит…
— Нам нечем отблагодарить тебя за дар.
… я заберу с собой…
— Прошу, смертный…
…так или иначе.
— Причину. Скажи. За что ты так благословил нас?
… и я…
— Смертный?
Прошу прощения, сиры. Вы хотели узнать обо мне. Я… я смертный, как вы правильно говорите. Мужчина, рожденный три десятка лет назад в Эрине. До того, как подчиниться Фенерову таинству, я носил фамилию Отанфалиан. Мой отец был суровым и скупым человеком. Моя мать улыбнулась лишь раз за все те годы, что я знал ее. Когда я уходил. Но я помню эту улыбку. Теперь я думаю, мой отец вступил в брак, чтобы обладать. Что мать была его пленницей. Я думаю теперь, что она улыбнулась, радуясь моему бегству. Думаю, уходя, я взял что-то от нее. Что-то, достойное освобождения.
Таинство. В Таинстве… я гадаю, не нашел ли я просто иную тюрьму?
— Она свободна в тебе, смертный.
Это было бы… хорошо.
— Мы не стали бы лгать тебе, Итковиан Отанфалиан. Она свободна. И улыбается. Ты рассказал, кем ты был. Но мы все еще не понимаем твоей… щедрости. Твоего сочувствия. И мы спрашиваем снова: почему ты сделал это для нас?
Сиры, вы говорите о сострадании. Сейчас я узнал кое-что о сострадании. Хотите выслушать?
— Говори же, смертный.
Мы, люди, не знаем сострадания. Мы предаем его каждым мигом своих жизней. Да, мы понимаем его ценность, но сразу же прицепляем к нему ценник, бережем его, думаем, что сострадание надо заслужить. Т'лан Имассы! Сострадание бесценно в точнейшем значении этого слова. Оно должно даваться свободно. От избытка.
— Мы не понимаем, но будем думать над твоими словами.
Похоже, вам будет чем заняться.
— Ты не ответил на вопрос…
Нет.
— Почему?
В темноте, под проливным дождем, на глазах тысяч свидетелей Итковиан крепче ухватил все, что было в нем, закрыл свою душу и упал.
Навзничь.
Потому что… Я был Надежным Щитом. Но теперь…
Со мной покончено.
И он умер под жестоким ливнем Отродья Луны.
* * *Посреди просторной, возрожденной тундры, среди сладкого воздуха весны Серебряная Лиса вскинула голову.
Перед ней стояли двое Т'лан Имассов. Один пронзенный мечами. Другой так страшно изрубленный, что едва мог стоять.
За ними неподвижные, молчаливые Т'лан Ай.
Серебряная Лиса хотела отвернуться.
— Нет. Не надо.
Серебряная Лиса поглядела на заговорившего воина. — Ты смеешь мучить меня?
Т'лан Имасс пошатнулся, словно под силой ее негодования, но выпрямился. — Я Онос Т'оолан, Первый Меч. Ты — Призывающая. Ты должна выслушать меня.
Лиса помолчала. Кивнула: — Отлично. Говори.
— Освободи Т'лан Ай.
— Они отвергли меня…
— Сейчас они перед тобой. Они пришли. Их души зовут их. Они снова станут смертными в тобою созданном мире. Смертными, Призывающая, больше не затерянными во снах. Смертными. Одари их. Сейчас.
Одарить… — Они желают именно этого?
— Да. Потянись к ним, и узнаешь всю истину. — Нет, больше никакой боли. Она подняла руки, потянула силу Телланна, закрыла глаза…
