Вениамин Шехтман - Инклюз
— Господа! — вскричал я по-французски. — Господин лейтенант (а вот во французских знаках отличия разобраться легко)! Пятеро турецких солдат ведут монахов-кармелитов, тех, что лечат французских раненных, на расправу в Акко! Они за рощей в четверти лье впереди вас!
Французский офицер, не раздумывая, поднял патруль в галоп. Он предварил это только тем, что дал знак одному из солдат остаться и следить за мной.
Когда, спустя четверть часа, мы с моим "опекуном" пришли к месту, где французы нагнали турок, было несложно восстановить ход сражения. Гусары свалились на турок неожиданно и раньше, чем те успели что-либо понять, зарубили четверых. Пятый — усатый "сержант" выстрелил из пистолета и ранил лошадь, но тут кто-то прикончил и его, рассекши голову так, что один ус остался, а второй вместе с частью щеки и нижней челюстью отпал от лица.
Французы предложили сопроводить нас в монастырь, и мы не стали отказываться. Проезжая мимо пещеры Иоанна, лейтенант хотел сделать привал и помолиться там вместе с монахами, но брат Камилл сказал:
— Не стоит этого делать. Пещера осквернена немыслимым способом. Потребуются усилия многих святых отцов, чтобы очистить ее довольно для того, чтобы там снова можно было молиться, и молитва не стала бы богохульством.
— Турки! — с пониманием покачал головой лейтенант.
Брат Камилл уклончиво вздохнул, но лейтенант уже все для себя решил.
— Видал я их гнусности! Перед храмом святой Варвары они опорожняли свои языческие кишечники, а в виду монастыря Святого Духа устраивали языческие молебны целым полком!
Отказавшись отдохнуть в монастырских пределах, наши спасители отбыли продолжать патрулирование. Позже брат Луи упомянул, что гусар, взявший его на круп своей лошади, проговорился и сообщил, что они — последний патруль. Наполеон снимает осаду и уходит. Не зная, как к этому отнестись, я тогда просто промолчал.
Мы же собрались в пустой в этот час трапезной.
— Скажите, брат Камилл, — спросил я, — зачем вы устроили такую ммм… неприятную…
— Пожалуй, я был не прав. Я не мог допустить, чтобы обо мне распускали слухи подобные той околесице, что навыдумывал брат Луи. Я захотел доказать свою невиновность так, чтобы никто и никогда не усомнился в ней. Увы, поддавшись греху гордыни, я свершил грех еще более тяжкий. Тяжкий потому, что затрагивает не только мою душу, но и души всех моих братьев. Пещера святого Иоанна осквернена, и кто знает, что случилось с ее отражением — пещерой на острове Богородицы.
— Ничего с ней не случится, — буркнул брат Луи, — пещера на острове под охраной ангела. Она благословлена Девой Марией. Ты, брат Камилл, сам подумай, кто ангел, а кто Лжеиоанн. Для пещеры на острове это все тьфу.
И старец действительно плюнул на пол.
— Ты успокоил меня, брат, я благодарен тебе. Однако же то, что не я похитил реликвию, еще не значит, что ее не похитил кто-то другой. Вы — обратился он ко мне — готовы поклясться, что в ларце было пусто?
— Если для этого надо повторить ритуал с рукой, то я, пожалуй, воздержусь от клятв.
— Полноте, — поморщился брат Камилл, просто скажите.
— Если так, то да. Присягаю, что ларец был пуст.
— И все же, я не могу в это поверить. Рискуя обидеть вас, вынужден сказать: нужно отправиться туда еще раз. И на этот раз нам нужен второй мирянин-христианин. Возможно, вас подвело зрение, на вас напустили морок, возможно все, кроме одного — что реликвии нет в ларце.
— Я видел его лицо, когда он с дерева слез, — сообщил Зулеб. — Да я свою бороду сбрею, если он солгал и ваша реликвия там!
— Сожалею, но ничье ручательство не может служить здесь гарантией, — холодно заявил брат Камилл.
— Мне позволено будет не ходить в этот раз? — спросил брат Ожье — Я хотел бы посвятить себя уходу за страждущими.
— Благословляю тебя на это, — махнул рукой брат Камилл. — Но где же нам найти нового посланца? Я готов посвятить в нашу тайну кого угодно, даже одного из раненых, что находятся у нас на излечении. Только они все слишком слабы.
Абих, до того молча сидевший и перебиравший руками край одежды, вдруг несмело сказал:
— По рождению я христианин. Копт. И не принимал магометанство по обычаю, не славил трижды Аллаха и Мухаммеда. Просто жить последователем Пророка в Акко куда проще, чем кем-то иной веры.
Брат Камилл внимательно посмотрел на него.
— Святой Бертольд ничего не говорил о том, что реликвия может быть взята только рукой праведника. Ты сгодишься, вероотступник и соглядатай.
Настроившийся на то, что наша вторая экспедиция будет такой же молниеносной, как и первая, я был сильно разочарован. Вероятно, так уж нам повезло в первый раз, что озеро было практически безлюдно. Ныне же на его берегах и водах занималась разнообразными делами и бездельничала тьма народа. По водной глади ползали рыбачьи лодки и плоты. Пляжи были усеяны сборщиками. Что именно они собирали, я, признаться, не понял. Однако люди с обнаженными ногами и всей одеждой закатанной выше бедер, бродили вдоль уреза воды, наклонялись и складывали что-то в корзины. На пляжах отдыхали, собравшись по трое-четверо, пастухи, временно слившие свои стада и загнавшие их пастись в кустарник и перелески.
Брат Камилл безапелляционно заявил, что он не допустит того, чтобы наши поиски острова привлекли внимание, а затем и вызвали сенсацию, что непременно случиться, примись мы за них немедленно.
Он настоял, чтобы мы, арендовав за ничтожную плату (я внес ее самолично) шалаш сторожа при роще смоковниц, выжидали там до темноты. Однако возникло следующее препятствие: ночь выдалась пасмурной, отправляться в плавание сделалось невозможным. Что ж, проводить время на берегу оказалось совсем неплохо. Ночью я отлично выспался на мешке набитом свежей листвой, а днем мы купили фруктов, лепешек (пресные лепешки — отличная еда в отличие от дрожжевого хлеба), сыра и половинку овцы у пастухов и крестьян, после чего наше ожидание превратилось в подобие пикника. Даже монахи, проведя день в безделье, но у воды, подставляя лица свежему ветру, а головы нежаркому солнцу, как-то успокоились, черты их лиц, обострившиеся за время наших злоключений, разгладились. Нечего и говорить о том, как славно было мне, Зулебу и Абиху. Обет не сдерживал нас в употреблении скоромного, а, поедая свежее хрустящее подгоревшими краями вулканически-горячее мясо и запивая его пусть кислым, но бодрящим белым вином, можно провести сколько угодно времени, и время это не будет потрачено напрасно. Простые радости ни чем не хуже сложных, их "радостность" — равнозначна.
И вновь ночь не годилась для плавания. Я сменил свой тюфяк и, вытащив его из шалаша, прекрасно спал, не тревожимый светом звезд, а шакалы с их тявканьем и взвизгами сработали, будто колыбельная кормилицы.
