Елена Костромина - Трафарет вечности
— Сразу две мысли, Карл Людвигович, сразу две, — отстраненно ответил Федор.
— Поделитесь? — улыбнулся антиквар.
— Извольте. Первая — о том, что сегодня я утрачу целое состояние. Вторая — вы тоже.
Карл несколько мгновений напряженно думал, затем понял скрытый намек на только что проданный втридорога меч, и засмеялся.
— Увы, да. Мне не удастся променять их за три цены. Что Вы выбрали?
— А как Вы думаете? — пожал плечами Федор.
— Все.
— Именно. Вам Нострадамус позавидовать может. Двадцать пять.
— Двадцать пять? — опешил антиквар, но тут же осознал свою оплошность, — Двадцать пять?! Да Вы не одного, Вы двух состояний меня лишить вздумали! Ровно в два с половиной…
— А вот теперь — давайте спорить…
Жаркий торг продолжался битых три часа. Перебрали все. Отслоенный лак, неправильное золочение, не каноническое положение рук, не естественное положение ног, двусмысленно читаемые надписи, плохо читаемые письмена в свитках, и так далее, с одной стороны. Полный Деисус, редкостный стиль письма, превосходное состояние для XV века, новгородская школа — с другой.
— Да это в Русский музей продать можно!
— Продайте, посмотрю я, сколько они Вам заплатят!
— Воля Ваша, Федор Михайлович, больше пятисот с этой не скину!
— Не может она столько стоить. Это что — Феофан Грек?
— Да ее на "Сотби" с руками оторвут.
— Даже не упоминайте. Как они на "Сотби" попадут?
— Никак не попадут, — буркнул антиквар, — Это музейная редкость. Значит, плюс шесть — тридцать две.
— Тридцать — последнее мое слово.
Карл Людвигович посопел, передвинул икону с изображением Архангела Михаила, и Федор увидел за иконами картину Ватто, французскую пастораль. Это зрелище своей неуместностью неприятно поразило его, и он поморщился. Антиквар принял это на свой счет и поторопился сказать:
— Хорошо, хорошо. Тридцать.
— Вот и ладно! — Федор отвернулся от икон. Сердце екнуло и отпустило. Федор и антиквар пожали друг другу руки, завершая сделку.
— Счет Ваш прежний? — уточнил Федор.
— Прежний.
— Ну, так я в банк. А Вы их упаковывайте.
— В музей отдадите или в храм?
— О нет! Ни в музее, ни в храме им делать нечего.
Сердечно распрощавшись, расстались очень довольные доверчивостью друг друга. У каждого были свои соображения по цене этих икон. Через час после ухода Федора, Карлу Людвиговичу позвонил Кузя.
— Карл Людвигович? Кто кому должен?
Карл Людвигович засмеялся. Кузя поспорил с антикваром о том, что Федор больше половины запрашиваемой первоначально цены не даст.
— Я должен! За тридцать уговорил меня, как будто я первый день иконы меняю!
— Цена им красная — пятнадцать, так не очень-то и расстраивайтесь.
— Я и не расстроен, хотя цена им, конечно же, не пятнадцать, — спохватился антиквар.
Федор к тому времени уже продал иконы сибирскому коллекционеру и удостоверился в правильности их доставки. У него старинные лики будут в сохранности и безопасности.
Глава 9.
Утром следующего дня Федор и Кузьма отправились на Черную речку. Оставив машину в двух кварталах от стройки, они пошли пешком. Все около нужного им места было окручено лентами с надписями "Опасность", "МЧС РФ", "Милиция" и так далее, но наши путешественники, осторожно преодолев зыбкое препятствие, оказались на небольшом пятачке, где и находился вход в подземелье. Провал они нашли сразу же, несмотря на усилия властей замаскировать его под обычную кочку.
Кузя легко сорвал полоску опечатки и они несколько мгновений постояли над черным зевом земли. Федор стоял на шаг сзади, держа в правой руке спортивную сумку, а в левой — фонарь "молнию" и очки ночного видения.
Кузя начал осторожно спускаться по раскрошенным кирпичным ступеням.
— Вот чего я не понимаю, так это — зачем фонарь и очки? — подал голос Федор.
— Фонарь для света, очки — для тебя.
— Вот спасибо! Я вообще-то еще не инвалид, чтобы в темноте подсвечиваться.
— А вскрытие проводить при одной "молнии" будешь?
— Война, что ли? В лаборатории вскрою, как обычно.
— Хрен тебе, а не лабораторию. Прокурор города сказал — никаких костей из склепа не выносить.
— А мы не кости потащим, а весь труп.
— Тогда нас точно повесят в прокуратуре. На флагштоке.
— На флагштоке не получится. Там сейчас флаг Росиийской Федерации. Новый. К саммиту повесили.
— Для нас они запасной флагшток найдут. Я дал сто одну торжественную клятву, что ничего отсюда выносить не буду, и тебе не дам. И вообще, как мы повезем труп? На "Хаммере" на твоем? На заднее сиденье положим?
Федор дернул плечом:
— И что? Не возили разве? Я в каске буду вскрытие проводить? Без условий?
Кузя усмехнулся в ответ:
— А в лабе и я проведу.
Федор застонал с неподдельной мукой:
— Я помню, как ты проводил вскрытие! И весь институт, по-моему, тоже.
Кузя засмеялся:
— Всего один покойничек-то и убежал! Ну и что?!
— Зато какой! Нет, ты вспомни этого зомби!
— Ой, ладно! Ты когда-нибудь меня простишь за него?
— Когда на планерках меня перестанут склонять за то, что по коридорам патологии, с попустительства гистологов, бегают безголовые покойники с ребрами в руках.
Кузя засмеялся, но ответить ничего не успел — они дошли до конца лестницы. Лестница под их ногами была завалена мусором, омерзительно пахло гнильем. Свет с поверхности земли сюда не проникал, но огня они не зажгли. Федор аккуратно тронул Кузю за плечо. Кузя повернулся — Федор протягивал ему фильтры для носа, что бы можно было без помех дышать в этом месте.
Надеть фильтры было делом минутным. Затем молодой ведьмак очень осторожно сделал шаг в сторону. Федор прошел на шаг вперед, заглянул за угол, осторожно осматриваясь. Затем закрыл глаза. Постоял так, поворачивая голову из стороны в сторону. Затем начал говорить:
— Наибольшее напряжение в правой части свода. Ты осторожнее там. В центре и слева — нормальное давление. Пустоты в полу — тоже только в правой части. А вот коридор — за левой стеной. Пусковой механизм, но отсюда я не вижу, как он действует. Повнимательнее. Стена поворачивается, а не отодвигается, — Федор открыл глаза, — Живого ничего не чувствую, ты уж извини.
— А тут и нет ничего живого. Просто мертвяки ходят без толку…
Федор кивнул, соглашаясь. Кузя достал клинок и пошел вперед, держа его в защитной позиции. Федор сделал несколько шагов за ним. Теперь они находились в большом сводчатом зале с тремя колоннами. Раньше колонн было пять, теперь осталось только три. Стены и потолок здесь были из глазурованного кирпича, а колонны — из камня. От двух колонн остались только груды щебня и крупных булыжников.
