Галина Липатова - Мне отмщение
Может, и любовь. Сайнды говорят – когда боги хотят покарать, лишают разума. Раэты говорят – когда Майринта карает, она посылает любовь.
Значит, он прогневал богиню. И богиня жестоко покарала его.
Для раэта страшнее всего – утратить контроль. Утратил его – а безумие уже тут как тут. А любовь – она никакому контролю не поддается. Ею невозможно управлять. Недаром в раэтском языке слова «влюбленный», «безумный» и «несчастный» - синонимы. Раэты боятся любить почти так же сильно, как сойти с ума. Вся их жизнь, все эти строгие правила, вся система отношений, предписывающая, кому как с кем себя вести – всё предназначено для того, чтобы удерживаться от падения в безумие. Детей рано отдают на воспитание в другие дома – чтобы не слишком привязываться к ним. Браки заключают по сговору, наложниц выбирают, как лошадей или собак – исходя из их красоты и породы. Взаимоотношения регулируются договорами, клятвами и взаимной выгодой, но никак не личной привязанностью. Любовь считается предосудительным и недостойным истинного раэта чувством. И губительным. Морган никогда не знал истинной любви. Да, его любил отец, любила мачеха, он любил их и покойную мать – но то было совсем другое. Родственная привязанность и преданность родной крови. Но чтобы полюбить вот так… до самоотречения – этого не было никогда.
А сейчас он падал, падал в глубины Сайндарикарила, следуя за тонкой ниточкой силы. Выйдет ли он обратно – не знал. Да и не задумывался. Главное – вытащить оттуда Амнэр.
Майринта жестока к тем, кто нарушает баланс справедливости. Морган поступил по отношению к Амнэр крайне несправедливо, совершив над ней насилие и страшно унизив ее. Сам-то он тогда считал, что вправе так поступать. В конце концов, он не делал ничего такого, чего не делали другие раэты. Но богиня рассудила иначе. Сочла, что он превысил меру. И наказала его со всей своей безумной яростью. Сплела нить его жизни с жизнью Амнэр, связала намертво.
Потому что раэтская любовь – это одна из форм безумия. И избежать падения в него можно, только если любовь принимается тем, кого полюбил раэт, если она становится взаимной. Если нет… влюбленный – почти безумный...
«Я желал покорить тебя, сломать тебя, подчинить тебя – но ты победила в этой битве, Амнэр. И я твой».
Память Сайндарикарила оказалась действительно так страшна, как и предупреждала Кайелис. Перед Морганом проплывали личности тысяч живших прежде членов Сайндарикарила. Одни словно чуяли, что он живой, и стремились ворваться в его разум, разрушить его и выйти наружу в его теле. Другие были спокойны, лишь показывали ему картины прошлого… картины, в которых Сайндарикарил из узкого круга королевских помощников и жречества превращался во всесильную замкнутую касту, постепенно подминавшую под себя и власть, и магию, играющую судьбами всех сайндов – от простых граждан и до королей. Третьи взывали к нему, требуя положить конец власти Сайндарикарила, и среди них была его мать.
Увидев… точнее – почувствовав ее, он на миг сбился с пути, чуть не выпустил ниточку, ведущую к Амнэр и сыну.
«Мой сын…» - прошелестел призрак. Морган замер, протянул к ней руку. Здесь, в глубинах Сайндарикарила, у него тоже было тело – пусть и призрачное. Авэлор коснулась его ладони, и его прошила волна горя и радости. «Вот ты какой теперь… так похож и непохож на отца…». Морган сжал ее руку, поднес к губам и поцеловал. На лице призрака проступили слезы. «Но ты здесь… так глубоко… зачем ты спустился сюда, куда никто из живых не заходил уже тысячу лет?»
Морган отпустил ее руку, крепче сжал путеводную нить. «Я пришел за… Амнэр. Что мне делать, мама?»
Последнее слово далось ему с трудом. Никого никогда он не называл так. Авэлор утерла слезы, облетела вокруг него, покачивая головой. «Разве я знаю ответ на этот вопрос? Я видела ее, она прошла в самое сердце Сайндарикарила, она теперь там. Еще никто не возвращался оттуда, никто – ни живой, ни мертвый… Но ты, наверное, сможешь. Если только она примет тебя. Тогда вдвоем вы сумеете вырваться из этого омута».
Морган кивнул. Мать отлетела от него, и он продолжил падение в глубины.
Тьма становилась гуще, призраков – всё меньше. Наконец он увидел сгусток сияния. Подлетел ближе – и увидел Амнэр.
Она парила в пустоте, прижимая к животу шар, сплетенный из огня и темноты, к которому и тянулась ниточка раэтской силы.
‒ Амнэр! – позвал он. Она подняла голову, увидела его и удивилась:
‒ Ты… здесь?
‒ Я пришел за тобой.
Она раскрыла ладони, показывая ему душу их сына.
‒ За мной? Или за ним?
Морган подлетел к ней, но не стал прикасаться – не решился. Не знал, что случится, если он здесь прикоснется к ней против ее воли. Похоже, что здесь, в этом месте, властвует она.
‒ За тобой… и за ним. Зачем ты ушла так глубоко?
‒ Иначе не смогла бы защитить его, ‒ Амнэр смотрела на него и он чувствовал, что она видит его насквозь. ‒ А ты… так жаждешь владеть мной, что не хочешь отпустить меня даже сюда?
Морган рассмеялся – горько и мрачно.
‒ Владеть? У меня нет над тобой власти, Амнэр… да и не было никогда. Только над твоим телом. Я взял тебя заложницей, унизил и осквернил тебя… а потом понял, что я хочу обладать тобой. Хотел покорить тебя, сломать тебя – чтобы владеть. И проиграл тебе. Это не я сломал тебя – это ты взяла мою душу.
Амнэр молчала, баюкая сына. Морган застыл перед ней, все еще не рискуя прикоснуться.
‒ Амнэр… я помогу тебе выйти. Вытолкну тебя и нашего сына наверх, помогу подняться по нити его силы… мне нужно влить в тебя свою силу, тогда ты сможешь вернуться в мир живых.
‒ Вот как… А ты сам?
Он пожал плечами:
‒ Если смогу – выйду. Не смогу – останусь здесь навсегда. Какая разница? Лишь бы ты спаслась.
‒ Пытаясь заставить меня полюбить тебя, ты сам попал в эти сети, ‒ Амнэр смотрела неотрывно в его душу. ‒ Полюбил меня. Как странно. Я слышала, что раэты неспособны любить… вот так, чтобы отдавать что-то, не прося ничего взамен. Что их любовь – это жажда обладания, и только.
‒ Для нас это то же самое, что сойти с ума, ‒ сказал Морган. ‒ А ты знаешь, что безумие реально для каждого раэта. Что оно все время рядом. И любовь – одна из его форм. Теперь ты понимаешь, что мне все равно, смогу ли я выйти или останусь здесь, если я смогу вытащить отсюда тебя? Это не значит, что я не попытаюсь выбраться, но я приму любой итог как должное.
‒ Я вряд ли смогу когда-либо полюбить тебя, Морган, ‒ Амнэр выпрямилась, по-прежнему прижимая к себе сына. ‒ Ты ведь знаешь, почему.
‒ Да. Я поступил с тобой жестоко и несправедливо… и без всякой на то необходимости. За это Мать Воронов и покарала меня любовью… Ведь я мог не насиловать тебя, не подвергать мукам… и став королем, мог предложить тебе диадему не как своей наложнице, но как знатной леди из королевского рода... Но что толку говорить о «если бы». Это бессмысленно. Есть прошлое, есть настоящее. Сожалеть о прошлом бесполезно, потому что нельзя ничего исправить.
