Андре Нортон - Трое против Колдовского мира
Её появление удивительным образом избавило меня от страха навсегда остаться замурованным в глине. Во мне появилась уверенность, что ни ящерица, ни те, кто оставил меня в одиночестве, не хотели мне зла. Как моё самочувствие, так и поведение снежного барса подтверждало мою догадку — это место было целебным, неспроста сюда сползалось больное зверьё залечивать свои раны. Очевидно, я тоже оказался здесь не случайно. Можно было не сомневаться, что в оазисе живительной силы нет места злу. Какое-то возбуждение, вызывающее даже покалывание в коже, говорило мне, что вот-вот должно произойти что-то важное.
Вскоре несколько больших ящериц соскользнули вниз по склону котловины; за ними неспешно спустились два мохнатых зверя, которые своими заострёнными мордами и пышными хвостами напоминали лазающих по деревьям ленивцев, — мне доводилось видеть их в Эсткарпе, только они были гораздо крупнее.
Следом появилась моя фея. Она сбежала по склону легко и проворно, тёмные волосы струились по её плечам. Только вот были ли они в самом деле тёмными? Уже через мгновение те же волосы виднелись мне рыжеватыми, а ещё через минуту — соломенными. На ней была голубовато-зелёная облегающая тело туника, с широким, унизанным изумрудными камешками поясом; на тонких запястьях обнажённых рук поблескивали браслеты с такими же камешками, а на ремне, перекинутом через плечо, покачивался золотой лук и колчан со стрелами.
Мне удалось разглядеть одеяние, но как ни старался, я не мог уловить черты её лица, и это меня раздражало.
— Кто ты? — спросил я напрямик, едва она склонилась надо мной.
Она засмеялась в ответ и коснулась рукой моей щеки, лба… У меня словно бы прояснилось зрение: я, наконец, увидел её лицо или, возможно, одно из множества лиц, но увидел ясно — черты больше не ускользали, не изменялись.
Женщин древней расы трудно спутать с другими: их отличает правильный овал лица, несколько заострённый подбородок, маленький рот, большие глаза. Всеми этими чертами была наделена склонившаяся надо мной фея. Помимо того, в ней угадывалось нечто особенное, что-то отличающее её от других людей. Она могла пленить любого мужчину.
Гвардейцы могут судить о женщинах, ибо не чураются их в отличие от фальконеров. Я тоже никогда не сторонился прекрасного пола, но, откровенно говоря, женщины древней расы несколько холодны. Возможно, это у них в крови, а может быть, их колдовские способности стали своеобразным барьером между ними и мужчинами. Во всяком случае, я не увлёкся серьёзно ни одной женщиной Эсткарпа, довольствуясь мимолётными встречами с ними. Совсем иное чувство пробудилось во мне при взгляде на незнакомку, склонившуюся надо мной. Я испытал волнение, доселе мне неведомое.
Рассмеявшись, она снова стала серьёзной и пристально посмотрела на меня.
— Скорее, это я должна спросить тебя — кто ты? — Она не боялась показаться неучтивой.
— Я Кайлан из рода Трегартов, выходец из Эсткарпа, — ответил я безо всякой обиды, чувствуя её власть над собой.
— И в свою очередь, хотел бы узнать твое имя.
— У меня много имён, Кайлан из рода Трегартов, выходец из Эсткарпа, — передразнила она меня.
Я не смутился.
— Назови хотя бы парочку.
— Ты, я вижу, за словом в карман не полезешь, — сказала она с иронией. — Может, я и назову себя — но попозже.
— Так и я ведь не всякому называю своё имя, — сказал я.
Её пальцы дрогнули, она слегка отстранилась от меня, и я испугался, что из-за этого черты её лица опять утратят чёткость, но этого не произошло.
— Я — Дагона, — сказала она. — А ещё меня зовут Моркантой — Хозяйкой Зелёного…
— Зелёного Безмолвия, — перебил я её и тут же спросил себя: — «Может всё это — сказка?» — Отнюдь. Передо мной была живая женщина, и я чувствовал успокаивающую прохладу, которая исходила от её рук.
— Значит, ты меня знаешь, Кайлан из рода Трегартов? — спросила она.
— Скорее, я знаю кое-какие легенды, — ответил я.
— Легенды? — переспросила она. — Легенда — это сказка, в которой есть доля истины, а я не считаю себя порождением чьей-то фантазии. Но скажи мне, храбрый воин, уверенный в том, будто Дагона всего лишь легенда, — что такое Эсткарп и где он.
— Это страна за горами на западе, — ответил я.
Она резко, будто обжёгшись, отдёрнула руку, и её лицо вновь поплыло у меня перед глазами.
— Неужто я такое чудовище? — спросил я.
— Как знать… — Она снова коснулась меня, и я увидел её отчётливо. — Нет, конечно же, нет, хотя я и не пойму пока, кто ты. Существующее-Само-По-Себе попыталось увлечь тебя кеплианом, но ты оказался крепким орешком. Ты воспротивился пленению необычным образом, что позволило мне уловить в тебе силу добра, а не зла. Однако, горы и то, что находится за ними, источают только зло — так говорят об этом наши легенды. Зачем ты пришёл сюда, Кайлан из рода Трегартов, выходец из Эсткарпа?
Я почему-то доверился ей полностью и ничего не захотел скрывать.
— Зачем? — повторил я. — В надежде найти здесь убежище.
— Отчего же ты бежал? — спросила она. — Чем навлёк ты на себя чей-то гнев?
— Тем, что не захотел быть таким, как все, — ответил я.
— Того же не захотели твои сестра и брат. — Она улыбнулась.
— Ты знаешь о Каттее и Кимоке? — удивился я. — Что с ними?
— Они выбрали свой путь, Кайлан. Твоя сестра прибавила нам хлопот. Мы не нуждаемся в колдуньях, они приносят стране лишь беды. Была бы она чуть постарше да поопытней, она не стала бы без нужды мутить воду в омуте. Пока что ей всё сходит с рук, но так не может продолжаться долго — во всяком случае здесь, в Эскоре.
— Я вижу, ты одна из Мудрейших, — проговорил я с такой уверенностью, как если бы обнаружил у неё на груди Колдовской Камень. Однако я понимал, что она по сути своей не имеет ничего общего с владычицами Эсткарпа.
— Мудрость бывает разной, как известно, — в голосе Дагоны прозвучала ирония. — Когда-то, очень давно, Путь Мудрости, которого придерживался древний народ Эскора, разветвился, и теперь в этой стране существуют разные представления о ней. Они сильно отличаются одно от другого исходными моментами, а значит, и тем, что привносят в жизнь. Но за долгие годы Зелёный народ сумел установить равновесие между добром и злом и научился его поддерживать. Всякое же чуждое колдовство, творимое даже с благой целью, способно только нарушить это равновесие и тем самым пробудить неведомые силы, всем на погибель. Твоя сестра этого не понимает. Она похожа на ребенка, который крутит прутиком в омуте, пуская рябь по воде, и не ведает о том, что дразнит этим дремлющее на дне чудовище. Однако… — Она замялась, выражение её лица изменилось, и я увидел в ней совсем юную девушку, вроде Каттеи. — Однако мы не можем запретить ей творить колдовство; мы только хотели бы, чтобы она занималась этим не здесь. — На её лице снова показалась улыбка.
