Завораш (СИ) - Галиновский Александр
Решив изучить ассортимент, Энсадум приблизился к одной из лавок. Приблизился настолько, насколько хватило сил выдержать ужасный запах. Он так и не понял, что издавало смрад на самом деле — десяток подвешенных к потолку кусков мяса или огромное немытое тело торговца, восседающего на грубо сколоченной скамье.
Следом располагалась скобяная лавка, в которой продавались гвозди, замки, цепи, крючки. Последних было особенно много, всех форм и размеров. Некоторые были слишком крупными, чтобы использовать их в рыболовных снастях. Скорее уж, решил Энсадум, они отдалённо напоминали крюки, которые носил он сам, в саквояже. Что ж, те крючки были неотъемлемой частью инструментов практика.
Размышляя об этом, Энсадум перешёл к следующей лавке, и здесь на глаза ему попался саквояж. Распахнутые в голодном оскале сверкающие челюсти невозможно было не узнать. Энсадум сбился со счета, сколько раз заглядывал внутрь.
Саквояж практика.
Кожа, сталь. Вот он, стоит перед ним, широко распахнув черный зёв.
Сердце Энсадума упало, дыхание перехватило. Но… нет. Это был не его саквояж.
На самом деле одно это уже настораживало. Инструменты были не просто оружием ремесла, но и своеобразным символом профессии. Никто из известных Энсадуму практиков не позволил бы себе просто так расстаться с саквояжем, тем более не продал бы и не заложил их. Даже самые отчаянные игроки из тех, кто постоянно нуждался в деньгах, руководствовались на этот счёт определённым кодексом. Чем больше Энсадум думал об этом, тем тревожней ему становилось. Он не слышал, чтобы кто-то из практиков терял инструмент.
И все же… Поскольку никто не жаловался на отсутствие саквояжа, оставалось всего два варианта: либо похищение случилось сегодня или вчера, что маловероятно, либо поблизости находился другой практик. Которого, так же как и самого Энсадума, недавно ограбили. Это автоматически означало, что поблизости случилась очередная смерть, ведь чтобы практик оказался в такой глуши, для него должна была найтись работа.
Обуреваемый эмоциями, Энсадум приблизился к прилавку и протянул руку, намереваясь взять саквояж, однако забыл, что не один. Раздался громкий крик. Он поднял голову и увидел продавца.
Перед ним был парень лет шестнадцати. Он оттолкнул руку Энсадума, а сам отступил вглубь лавки. Ещё мгновение, и мальчишка побежал. Позади лавки был выход — простая тканевая занавеска прикрывала дверной проем. Именно за ней и скрылся мальчишка.
— Эй, погоди! — бесполезные слова.
Недолго думая, Энсадум одним прыжком перемахнул прилавок и ринулся следом.
— А, пропади все пропадом, — прибавил он, врезаясь в занавеску, за которой была неизвестность и темнота.
В КАЖДОМ ЛАБИРИНТЕ ЕСТЬ СВОЙ МИНОТАВР
Да сколько можно?!
Спитамен почти выкрикнул это и наверняка выкрикнул бы — если бы в его лёгких осталось хоть немного воздуха.
Маячившая впереди тень внезапно обросла второй парой конечностей, неприятно напомнив Спитамену паука в подвале лавки. К счастью, перед ним был не очередной модификант, а всего-навсего солдат с оружием в руках.
Больше всего это оружие напоминало длинную рогатину: оба её зубца были острыми на концах и хорошо заточенными с обеих сторон. Таким оружием можно был снять голову, просто поместив её между зубцами и слегка повернув оружие.
Все говорило о том, что его везение кончилось: один раз ему удалось уйти от сумасшедшего с алебардой, другой — от типа с мечом. Похоже, на этот раз ему не удастся выкрутиться так легко.
И словно в подтверждение этого, сзади раздался торжествующий возглас. Не было нудны оборачиваться, чтобы понять: человек в одеждах клирика был совсем близко.
До этого Спитамен не сталкивался с разъярёнными священнослужителями, но понимал, что один человек в гневе мало чем отличается от другого. И, кажется, эти двое — клирик и подступающий всё ближе солдат, не собирался церемониться. Второй занял своей исполинской фигурой почти весь проход. Он пока ещё был снаружи, но в любой момент готов был вступить в темноту коридора.
Спитамен уже не бежал. Какой в этом смысл? Попытаться сбежать от сумасшедшего с мечом, чтобы потом быть насаженным на вертел словно поросёнок?
Похоже, ему действительно подошло время примириться с Всевоплощённым.
Спитамен закрыл глаза, вспоминая хоть одну из многочисленных молитв, которые пытались вдолбить ему ещё в детстве. Безуспешно. Ни одной из них он так и не запомнил целиком. Если бы молитвы действительно работали, нужна в них рано или поздно отпала бы.
Рассчитывать он мог лишь на чудо.
И как ни странно, чудо произошло. Только что фигура солдата занимала собой весь дверной проем, а в следующее мгновение что-то огромное рухнуло не неё сверху. Спитамен успел заметить развевающиеся одежды, и подумал вначале, что кто-то сбросил сверху куль с бельём…
«Куль» упал на камни с отвратительным звуком, почти полностью похоронив под собой солдата. Спитамена обдало чем-то липким и тёплым. На протяжении нескольких ударов сердца он моргал, не в силах избавиться от попавшей в глаза мерзости, а когда это ему наконец удалось, увидел лежавшего перед ним голого человека. Вернее то, что от него сталось…
При ударе тело сплющилось. Там, где плоть не лопнула от удара, она выглядела дряблой, бледной и болезненной. К счастью, Спитамен не видел лица. Зато мог лицезреть всё остальное. При падении накидка… Или это было что-то вроде тоги? Домашний халат? Полотенце? Что бы это ни было, оно слетело и теперь лежало неподалёку — именно его Спитамен видел развивающимся мгновение назад.
Ему не требовалось видеть лицо погибшего, как не требовалось смотреть на его одежду. Хватило колец с геммами, которыми были унизаны пальцы мертвеца.
Возможно, в Завораше было не так уж мало тех, которые могли себе позволить дорогие украшения, но лишь один носил их все одновременно, никогда не снимая (в основном потому, что для того, чтобы снять кольца с толстых пальцев, понадобилось бы приложить немалые усилия), многие горожане об этом знали.
В том числе и Спитамен.
Особенно Спитамен.
Перед ним был принципал. И, да, он слишком хорошо помнил эти пальцы и эти кольца. В тот единственный раз, когда отец взял его с собой во дворец, они стояли посреди зала и принципал то и дело бросал в сторону мальчика оценивающие взгляды.
Как духовное лицо, принципал не подчинялся номарху, но формально стоял выше его по статусу. Отец Спитамена это хорошо знал, и судя по всему, использовал в своих целях. Смысл их разговора постоянно ускользал от двенадцатилетнего мальчика.
Зачем отец взял его на эту встречу? Зачем ему вообще понадобилось присутствие ребёнка? Лишь спустя годы Спитамен наконец понял: принципал тогда уступил отцу, и неспроста. Спитамен был в этой игре козырем. Был ли он своеобразным обещанием?
Перешагнуть два распростёртых на земле тела было делом непростым, поэтому Спитамен просто протиснулся сбоку, вляпавшись во что-то напоминающее густое желе: лучше было не думать, что это могло быть на самом деле.
В конце, концов, подумал Спитамен, нужно проявить немного уважения: если бы принципал не рухнул этому солдату на голову, сам он давно был бы насажен на рогатину.
Обойдя тела (конечности разваленного исполинским телом солдата слабо подрагивали, словно он старался выбраться из-под раздавившего его тела и сбежать), Спитамен устремился прочь.
Вокруг было что-то вроде внутреннего двора. Сейчас здесь полным ходом шло строительство. Все новые каменные блоки подвозили сквозь широко распахнутые ворота, которые, похоже, никто не охранял…
Ворота!
Поняв, что перед ним дверь во внешний мир, Спитамен ускорил шаг.
Он пересёк двор за считанные мгновения. Никто не остановил его, никто не окликнул. Уже будучи в воротах, он оглянулся и увидел клирика выходящим из тоннеля. Очевидно, тот решил не преследовать его больше. Спитамен видел, как он остановился у распростёртых на земле тел, меч в его руке безвольно повис.
