Мария Чурсина - Императрица и ветер
Переливчато пела ночная птица.
- Это моя империя...
Она раскинула руки, как будто бы собиралась улететь, шагнула навстречу городу, и свет огней окутал её тело. Секунда - она разлетелась на искры, рассыпалась тысячей звёзд в чёрном ночном небе, стала мириадами огненных шаров, язычков пламени. Ещё одно мгновение, и ночь стала ею, а она стала ночью, заботливо окутывающий спящий город.
Она была миром. Она спала вместе с уставшим от долгого рабочего дня солдатом, она укачивала ребёнка вместе с молодой матерью, нашёптывала им на уши колыбельные песни, она видела сны вместе с бездомным псом в одном из цветущих садов в квартале магов природы. Она плакала вместе с юной девушкой об ушедшей любви и мучилась болью в коленях вместе с древним стариком. Она заглядывала звёздами в каждый дом, окутывала темнотой высокие тонкие шпили в квартале магов хаоса, и небольшие деревянные дома магов природы, стелилась по узким улицам демонологов, и осторожно ступала по мощёным камнем дорогам в квартале воинов.
Она стала этим миром, а мир стал ею. Ещё мгновение, и Маша собралась обратно - из света звёзд, из языков белого пламени, из бликов на водной глади Сантарина. Она очнулась как ото сна - в императорском саду, где переливчато пела птица - и удивлённо прикоснулась к своему телу, к лёгкой ткани ночной сорочки. Ощущения прикосновений собственных рук казались давно забытыми.
И тогда она поняла, что можно силой захватить власть. Можно разрушить замок до самого основания. Можно презирать людей, можно ненавидеть магов, можно собрать огромную армию.
Но нельзя стать императором, если этот мир тебя не примет.
Можно выбрать себе наследника - одного из двух сыновей.
Но нельзя заставить этот мир принять твой выбор. Нельзя заставить мир подчиняться твоим топорным законам - он император, раз он старший.
Император не мечет молнии на головы провинившихся, не сыпет страшными заклятиями, не поднимает армии демонов.
Он просто сам и есть - мир.
К этому нельзя прийти или отступить самостоятельно - мир уже всё решил за тебя.
- Здравствуй, императрица, - шепнула ей ночь.
Эпилог
В стенных панелях распускались причудливые цветы. Когда Зорг вошёл в обеденную залу, он обнаружил, что ужинать без него никто не собирался. Луксор сидел с книгой на своём привычном месте, Адальберто забился в угол и, кажется, дремал рядом с вазой цветов хаоса. Послышались шаги, и из-за тяжёлых штор, отгораживающих обеденную залу от веранды, выбежала Маша, и тут же повисла на шее отца.
- Долго же ваш совет задержался.
- Ну наконец-то, - проснулся Адальберто. Он встал и педантично поправил застёжку на синей мантии. - Я уже думал, что спать голодными пойдём.
Зорг отпустил Машу и прошёл к своему месту во главе стола. Следом за ним почти бесшумно вошла в залу Ишханди и, вместо приветствия коснувшись Машиной руки, опустилась на стул по его правую руку.
- Я не припомню, чтобы приказывал вам оставаться голодными до моего прихода, - улыбнулся Зорг.
Орлана страшно возмутилась:
- Семья всегда собирается за ужином! - придерживая рукой живот, она заняла своё место за столом.
- Да, конечно. Прости, колобок, - Зорг провёл рукой по волосам дочери.
- Папа! - чуть не расплакалась она.
- Что такое?
- Любимая, не переживай так, ты не толстая, у тебя хорошенький животик, - оторвался от книжки Луксор.
- Вот-вот, - мстительно усмехнулся Адальберто, подхватив со стола вилку, - успокаивайте её, успокаивайте. А то один на советах, другой - в академии, я целый день прыгаю тут.
Луксор поцеловал Машу в висок, она задумчиво засопела.
- Малыш, как ты себя чувствуешь? - тоже принял участие в успокоении Зорг.
Маша тяжело вздохнула, подняв со стола бокал с гранатовым соком.
- Очень беременной. И страшно хочется наесться какой-нибудь гадости. Жевать бумагу, например, тянет.
- Да уж, весь день отбирал у неё недозрелую смородину, - Адальберто передёрнул плечами. - И морщится же, и ест!
Ужин тёк своим чередом за пересказами событий прошедшего дня. Первым удалился, пожелав всем спокойной ночи, Адальберто. Его очки остались лежать на краю стола, поблёскивая стёклами в свете белого пламени. Потом ушли Маша и Луксор, он осторожно придерживал её под руку, и шар огня освещал тонкую драгоценную диадему в волосах девушки.
Ишханди коснулась руки Зорга: прохладные пальцы легли на его запястье. Распускающиеся за окном цветы хаоса, наполняя воздух едва уловимым, сладким ароматом.
- Ты не дал ей убить Ордена, - тихо напомнила Ишханди. - Почему ты его пожалел?
Он поймал её руку - тонкие, прохдадные пальцы, блестящие в свете белого пламени кольца - прикоснулся губами.
- Не его. Её. Орлане было бы сложно жить с таким грузом. Я же чувствовал, как долго она пыталась решиться и не могла.
Ишханди тряхнула волосами.
- Орден выставлял себя великим магом, которому чужды человеческие слабости, а сам... Тебя не волнует, что теперь всё не так? - тихо спросила она. - Так раньше не было в нашем мире. Так... просто.
- Пока в нашем мире есть эта простота... человечность, я за него спокоен.
Из-под её пальцев лилась музыка.
Ночь дышала прохладой в открытые окна, и ветер осторожно касался лёгких занавесок. А в доме они были одни. Орден сидел на прохладных мраморных ступеньках, Вера - в пол оборота к нему - за фортепиано. Умолкли птицы за окном, опускалось за горизонт раскалённое южное солнце.
В их мире была только прохлада вечернего ветра и музыка, льющаяся из-под её пальцев.
Цветущие степи за окном - привычное дело для того, кто много путешествует по Объединенному государству. Новичку в этом деле тяжело: как на выезде из города усядется возле окна, так и не оторвать его, даже от фирменных вафель с яблочным повидлом и сливочным сыром отказывается.
Антонио с удобством устроился на своей верхней полке, сунул под плечи подушку и раскрыл книгу на том месте, где она была заложена железнодорожным билетом.
- Чаю не желаете? - в купе заглянула проводница.
- Нет, спасибо, - он покачал головой.
Книжная героиня - молодой следователь - вдруг напомнила ему Машу.
Прошло уже больше трёх месяцев с тех пор, как Маша ушла в мир магов, и апрель разбросал по степям вокруг Нью-Питера мириады пахнущих мёдом цветов. В Центре всё шло по-старому: Вольфганг придирчиво мерил взглядом каждого, входящего на территорию, Галактус изредка собирал своих подчинённых, чтобы сообщить, как же медленно они работают, Берг в своей библиотеке бормотал что-то про лодки и Сантарин, а в кабинете психолога Герда утихомиривала сорвавшегося во время смены новенького боевика. Кабинет Маши занял Герман, ничуть не менее талантливый и инициативный, разве что не в пример плохо разбирающийся в опере, и иногда Антонио не хватало Маши - застывающей в раздумьях посреди коридора.
