Елена Хаецкая - Здесь был Баранов
– Иван, прости мою неграмотность… Что такое ОЭФ?
Терочкин вздохнул. Он тоже хотел сказать что-то совсем другое. И ответил:
– Общественно-экономическая формация. Мы же это в седьмом классе проходили.
– Забыл, – виновато ответил Дима.
Вадим шел по извилистым улочкам Гераклеи и удивлялся тому, что они гораздо более узкие и гораздо менее белые, чем в его воспоминаниях. Вот он, древний городок, немытый, шумный, заносчивый – городок, который неотвязно стоял у него перед глазами все эти восемь лет, когда он бродил по трущобам Старого Города, а видел Гераклею, Гераклею, Гераклею. Город, которого давно уже нет на земле. При мысли о том, что добраться туда невозможно ни при каких условиях, он до крови грыз пальцы. Он забивался в античный подвал Эрмитажа и сидел там часами, сутками. Но за восемь лет он приобрел уже некоторый опыт и хорошо знал, что музейные экспонаты не в состоянии воскресить то ноющее, сладкое, тягучее чувство, которое называют «памятью сердца».
И вот Дима идет по Гераклее, по этому ничтожному в масштабах мирового исторического процесса городку, который однажды, во время гладиаторских игр, заступился за него. Баранов был так счастлив, что готов был простить судьбе даже Артура. Вот они, эти белые полуденные стены, томящиеся от жары. Ничего здесь не изменилось. Да и не могло измениться. Ведь он снова все в том же 138 году до нашей эры.
Проклятая машина выбросила их прямо в полдень.
– Вадим, – сказал Артур, останавливаясь. – Ты уверен, что мы прибыли в нужное время?
– Уверен, – сказал Дима.
– У тебя есть какие-то привязки?
Дима с досадой посмотрел в его спокойное, строгое лицо.
– Очки сними, – буркнул он. – На тебя скоро оборачиваться начнут.
Артур признал справедливость этого замечания. Вадим, растроганный способностью комиссара к самокритике, ткнул в стену пальцем:
– Видишь? Призывают голосовать за Марцеллина Квиета. В 138 году он как раз был избран декурионом.
– КЕМ?
– Членом горсовета.
– Откуда ты знаешь?
– Кстати, я дружил с его сыном.
– Ты же говорил, что был в Гераклее гладиатором.
– Говорил, говорил, – вздохнул Дима. – Здесь, Артур, не Ленинград, понимаешь? Здесь сын члена горсовета может дружить с гладиатором. Хотя, конечно, не так тесно, как с сыном другого члена горсовета.
По случаю пекла город вымер. Они шли по раскаленной пыли, и стены дышали на них жаром. Разговор отвлек Баранова и перебил его мысли. Он попытался связать какие-то обрывки, но ничего не получилось.
Вадим ускорил шаг. За восемь лет он не забыл дороги к харчевне «У Кота». Эдоне он увидел издалека. Она стояла, навалившись на стойку, и лениво глазела на улицу. Две косы уложены на голове короной. Золотые веснушки взбегают на крутые скулы барановской госпожи Бонасье. Вадим даже губы закусил. Теперь он так хорошо видел все: и ее возраст, не такой уж весенний, и ее природную жадность. Это была трактирщица до мозга костей. И все-таки она была чудо как хороша – это он тоже понял и оценил только сейчас.
Они остановились перед стойкой. Эдоне оживилась.
– Жаркий день сегодня, – заметила она. – Только привидения да неутомимые путники бродят сейчас по улицам.
Дима успел основательно забыть латынь и с трудом вникал в ее быстрый уличный говорок.
– Мы не призраки, хозяйка, – ответил он. – Странно было бы считать призраками тех, кто нуждается в отдыхе и обеде.
Эдоне посторонилась. Вадим обошел стойку и оказался в полутемном прохладном помещении. Он стоял и ждал, пока привыкнут глаза. Постепенно прорисовывались нехитрые подробности интерьера – низкий потолок, очаг у входа, грубо сколоченные столы и лавки, четыре греческих амфоры в углу. Харчевня, где он бывал по-настоящему счастлив, оказалась совсем небольшим и не слишком чистым заведением. Дима с недоумением озирался вокруг. Он отдавал себе отчет в том, что перемен здесь произойти не могло. Изменился он сам. Какая-то дверца в душе глухо захлопнулась, и уже не льется в нее, как когда-то, молчаливое счастье.
По привычке он уселся на «свое» место, а Артура усадил напротив, туда, где обычно располагался Север. Эдоне, которая несла им жареное мясо и хлеб, увидев это, на мгновение замерла. Что-то неуловимо знакомое почудилось ей в этой фигуре за столом.
Дима поднял глаза:
– И вина, хозяйка.
– Цекубского нет, – знакомо произнесла Эдоне.
– Тащи косское, – сказал Вадим.
Она перевела взгляд на Артура, который, даром что внимательно изучал Цицерона, с удивлением отметил, что не понимает ни слова, и оттого был высокомерен и замкнут.
– А господину – тоже косское?
– Что она говорит? – спросил Артур у Димы, нимало не смущаясь.
– Спрашивает, какое вино тебе подать.
Артур поднял брови.
– Вино?!
– Заодно попробуешь, что это такое.
– Ну ты, Баранов, даешь. Разлагаешься?
– Ну иди, иди. Напиши на меня донос, не теряйся, – огрызнулся Баранов. – Не хочешь пить – не надо. Пепси-колы тут нет.
Эдоне с любопытством смотрела на Вадима.
– Он что, чужеземец, твой господин?
Дима кивнул. Женщина улыбнулась Баранову.
– Он, наверно, не очень-то добрый к тебе, – проницательно заметила она. – Ничего, сейчас я его напою как следует. Хоть вечером отдохнешь.
– Он не пьет, – мрачно ответил Дима.
Эдоне сощурила глаза на ничего не подозревающего Артура:
– Да ведь косское – это и не вино вовсе…
Когда она ушла, Артур сказал:
– Довольно убогое помещение…
Сам ты убогий, подумал Дима.
– Ни зеркал, ни музыки… Да, скудно жили рабовладельцы, – заключил Артур.
Эдоне с кувшином в руках подсела к столу и осторожно налила вина в протянутый Димой стакан.
Он начал пить, медленно вспоминая вкус. Вкус и запах. Столько лет он пытался оживить для себя хотя бы отголоски Гераклеи, до одури вглядываясь в статуи и барельефы. И вот один глоток грошового косского вина сделал то, что бессильно было сделать все античное собрание Государственного Эрмитажа.
Снова вмешался Артур. Старательно выговаривая слова, он поинтересовался городскими новостями. Диме показалось, что еще немного – и он просто спросит: «Когда и при каких обстоятельствах вы в последний раз видели Гермогена Тищенко?»
Эдоне выслушала его с улыбкой снисхождения, с какой обычно обращаются к детям и иностранцам, начала рассказывать последнюю из заслуживающих внимания сплетен, адресуясь, впрочем, в основном к Вадиму, который иногда переводил для Артура наиболее выдающиеся отрывки из этой истории.
Из гладиаторской школы Спурия Вокония бежали два бойца. Но далеко уйти им не удалось. Во-первых, их выследили…
– Кто их выследил? – быстро спросил Вадим.
