Страшные истории острова Джерси (ЛП) - Майклз Эррен
Мальчик упустил возможность участвовать во Второй Мировой Войне, и он был уверен, что другого такого конфликта в его жизни не будет. Он горько сожалел о том, что был слишком молод и у него даже не было шанса присоединиться к борьбе. Ему страстно хотелось сцепиться с этими жестокими немцами, которые говорили на своем непонятном языке, расхаживая с важным видом по острову, ведя себя так, словно это место принадлежит им. Они конфисковали радиоприемник его семьи, забрали фотоаппарат его отца и заставили всех ездить по встречной полосе дороги. Хуже того, они принесли с собой голод и страх и превратили жизнь его семьи и друзей в жалкое, а иногда и пугающее испытание. Мальчик горел желанием показать им, что этот остров — не их дом, но этого не произошло. В конце войны ему было всего одиннадцать лет. Он был слишком молод, чтобы драться, и, каким бы порывистым он ни был, мальчик знал это.
Мальчик также был разочарован тем, что Джерси не был насильственно отвоеван британскими войсками. Он знал, что никто из взрослых не разделяет его мнения; они были рады, что их избавили от испытания полномасштабным вторжением. Но он провел годы, мечтая однажды проснуться рано утром под звуки военных кораблей, обстреливающих немецкие батареи из своих огромных морских орудий. Ему говорили, что некоторые из этих орудий могут метать снаряд весом в тысячу фунтов (~450 кг) на двадцать миль (32 км), и ему нравилось представлять, как именно такой снаряд попадает в середину взвода нацистов. Он представил себе, как рои десантных катеров ударяются о песок у береговой линии, а тысячи британских Томми (прим. пер. Британские Томмии — прозвище простых солдат вооружённых сил Великобритании), вооруженных пистолетами, выпрыгивают из них и бегут по пляжу, чтобы забросать гранатами пулеметные гнезда, прежде чем расстрелять трусливых Джерри (прим. пер. сокращение от German), пытавшихся сбежать.
Война бушевала в Европе в течение многих лет, и он чувствовал, что пропустил все это. Он ненавидел осознавать это. У него было ощущение, что война была самым большим и важным событием, которое когда-либо случалось в его жизни, и он остался в стороне от этого. Теперь он был на пути к немецким туннелям, которые жители острова называли «Подземный Госпиталь», чтобы узнать, что он пропустил. Он пообещал родителям, что не пойдет ни в один из бункеров, но технически это был не бункер. Мальчику хотелось пнуть ногой эти укрепления, ныне несуществующие символы нацистской власти, которые были оставлены на пляжах, утесах и в тайных местах Джерси.
Украдкой он пробирался к туннелям, пересекая поля и по возможности держась подальше от дорог. Он знал, что взрослые остановили бы его, если бы смогли угадать, куда он направляется. Взрослые всегда находили способы помешать веселью и приключениям, и он собирался убедиться, что на этот раз этого не произойдет.
Если они не могли его видеть, они не могли его остановить. Поэтому он перебегал от дерева к дереву, от канавы к канаве и от изгороди к изгороди. Он двигался так, как, по его представлениям, двигались солдаты, выглядывая из своего укрытия, убеждаясь, что берег чист, а затем бросаясь к следующей воронке от бомбы или окопу.
Если несколько взрослых и видели его в тот день, они ничего не сделали, чтобы остановить его. Он был ребенком, играющим в детские игры. Они позволили ему насладиться моментом; он достаточно скоро станет взрослым. Для взрослых война никогда не была забавой. Они позволили бы ему еще немного пожить в иллюзии, что он играет в солдата.
Приближаясь к туннелям, он двигался медленнее. Он беспокоился, что вокруг могут быть наземные мины, и он слышал о том, что они могут сделать с телом человека, не говоря уже о теле ребенка. Играя с друзьями, он иногда притворялся, что наступил на одну из них, и мысленным взором он мог видеть, как его тело разрывается на части, когда мина детонировала, а затем взрывалась, его руки и ноги двигались в разные стороны, его голова катилась, пока не останавливалась, ударившись о ствол дерева. Все эти мысли были частью детских фантазий гризли, которые не следовало воспринимать всерьез, но теперь он знал, что существует реальная возможность того, что его могут убить, и он занервничал. Он выбрал немецкие туннели отчасти потому, что считал, что береговые укрепления могут быть более опасными.
Он утратил часть бравады, которая была у него в крови, и начал двигаться с крайней осторожностью. Он больше не перебегал от куста к кусту. Он нашел тропинку, которая выглядела хорошо протоптанной, и он придерживался ее. Мина же не может быть зарыта на хорошо натоптанной тропинке, не так ли?
Он двигался осторожно, не только потому, что пытался следить за наземными минами, но и потому, что пытался избежать менее смертельной угрозы: британских солдат. Он предположил, что они будут патрулировать сданные немецкие укрепления, присматривая за брошенным оружием и боеприпасами, отгоняя любопытных мальчишек вроде него. Он боялся унижения от того, что его приключение прервется из-за вмешательства охранника с суровым лицом. На самом деле, он боялся быть пойманным и вернуться почти так же сильно, как боялся подорваться на мине.
Мальчик подошел ко входу в туннель и осмотрел его с легким разочарованием. Здесь не было установлено орудий. На пляжах у немецких укреплений были огромные бетонные огневые точки, которые направляли свои пустые орудия в море, готовые отразить вторжение, которое никогда не произойдет. Укрепленные бункеры на побережье выглядели неприступными. Они были построены с использованием сочетания немецкой инженерии и рабского труда военнопленных.
На этих пляжах никогда не велось сражений. Эти пушки не грохотали, пытаясь уничтожить приближающиеся лодки Хиггинса, остров никогда не видел ни одного дня пехотных боев. Даже в этом случае с того места, где он стоял, было ясно, что война не оставила Джерси нетронутым. Немцы оставили свой след в виде всего этого бетона и стали, которые теперь были так бесполезно обращены к морю, и здесь, у главного входа в подземный госпиталь, который зиял достаточно широко, чтобы проглотить поезд.
Однако ему не нужно было видеть ничего из этого, чтобы почувствовать, что немцы оставили след на его родном острове. Даже в своем собственном доме он чувствовал напряжение от жизни в условиях нацистской оккупации. Он чувствовал стресс, исходящий от его родителей и проявляющийся во внезапном молчании и вспышках гнева. Было давление, невидимое, но глубоко ощущаемое. Это портило все. Все были голодны. Все относились друг к другу с подозрением. Все были напуганы.
И все же здесь, когда он смотрел на огромный туннель, пробитый взрывом в твердой скале, он по-другому увидел последствия войны. Он мог наблюдать реальность оккупации в этом месте, как видимую рану на острове, и он знал, что война навсегда оставила след на Джерси. Тяжелые серые шрамы нацистской оккупации никогда не заживут. Они будут полностью видны всегда. Нацисты зарылись в твердую скалу острова, как насекомые-паразиты, вьющие гнезда, и здесь, в этом месте, они оставили соты туннелей в самом сердце Джерси.
Мальчик двинулся дальше от зарешеченного и непроходимого входа в главный туннель. Это не было его конечным пунктом назначения. Была еще одна точка входа, о которой он слышал, как говорили мальчики из его школы, и он обратил на это пристальное внимание.
Медленно и осторожно продвигаясь сквозь густые кусты, он, наконец, нашел то, что искал. Аварийный люк, который британские солдаты каким-то образом пропустили, его стальная дверь зияла, как пасть какого-то доисторического зверя, готового проглотить жертву целиком. Он выскочил из-за кустов, где прятался, и побежал к открытой двери, с каждым шагом опасаясь, что кто-нибудь крикнет ему остановиться.
Никто его не остановил.
Он шагнул в люк и быстро спустился по лестнице в туннель. Лестница была тускло освещена дневным светом, который проникал через отверстие наверху. За исключением пятна света, в котором он стоял у подножия лестницы, под землей царила полная темнота. Он мог лишь смутно различать очертания коридора, уходящего перед ним в кромешную тьму. Он подождал мгновение, пока его глаза привыкнут, но ничего не прояснилось.
