Дэвид Геммел - Призраки грядущего
Таргон насмешливо улыбнулся молодому офицеру.
«Надеюсь, с тобой будет повеселее, чем со стариком», — сказал он. Чареос не ответил. Не сводя своих темных глаз со смуглого лица Таргона, он вынул из ножен взятую взаймы шпагу. «Что, мальчик, страшно? — спросил Таргон. — И не зря».
Регент поднял руку. Бой начался, и удары с обеих сторон посыпались градом. Чареос в первые же мгновения понял, что противник сильнее его, но не утратил спокойствия. Он знал, что рано или поздно его клинок отыщет брешь и пронзит тело противника. Бойцы метались по всему двору, сверкая оружием на утреннем солнце. Шпага Таргона трижды задела Чареоса — два раза руку у плеча и третий щеку. Тонкая струйка крови стекала на подбородок, но Таргон никак не мог улучить момент для смертельного удара. Он начал терять терпение и атаковал все яростнее, но его юный соперник каждый раз отражал его натиск.
Вспотевшие бойцы разошлись после очередной атаки. «Долго же ты собираешься умереть, мальчик», — сказал Таргон. Чареос улыбнулся и ответил: «Ты дерешься, как надирская тетка». Таргон побагровел и снова кинулся в атаку. Чареос отразил удар, изогнул запястье и пронзил Таргону правое плечо, повредив мышцы, связки и сухожилия. Таргон выронил шпагу, и впервые в его светлых глазах появился страх. Несколько мгновений Чареос стоял, глядя на него, потом со свистом взмахнул шпагой и рассек противнику горло.
Боец регента пошатнулся, схватившись рукой за рану. Кровь хлынула между пальцев, и он упал на колени. Чареос поставил ногу к груди умирающего и пинком швырнул его на спину. Среди зрителей воцарилось молчание. Затем регент позвал Чареоса к себе, а к Таргону поспешили пажи, силясь остановить кровь.
«Ты лишил его не только жизни, но и достоинства», — сказал регент.
«Если бы я мог, ваше высочество, я бы последовал за ним в ад и убил его душу», — ответил Чареос.
В тот же день он пришел на могилу Атталиса.
«Ты отомщен, мой друг, — сказал он. — Он умер так же, как и ты. Не знаю, важно ли это тебе, но я помнил твои уроки и не позволил ненависти овладеть мною. Мне кажется, ты гордился бы этим. — Чареос умолк, и его глаза наполнились слезами. — Ты был мне отцом, Атталис. Я не успел сказать тебе, как много ты для меня значил, и поблагодарить тебя за твою дружбу и поддержку. Я делаю это теперь. Покойся с миром, друг мой».
Четверть века спустя, около хижины Финна, Чареос, Мастер Меча, заново оплакивал старика, а с ним крушение своих надежд и мечтаний.
Атталис всегда говорил, что когда-нибудь они вернутся домой и вернут себе все, что потеряли. Оставшись один, Чареос рассмотрел эту мечту в холодном свете рассудка — и безжалостно отрекся от нее.
Чареос, Мастер Меча, отер глаза краем плаща.
— Что бы ты сказал о том, что мы задумали, Атталис? — прошептал он. — О поисках дочери свинопаса? Я прямо-таки слышу твой смех.
Он вернулся в хижину. Огонь в очаге угасал, но было тепло и уютно. Киалл и Бельцер спали у очага, Маггриг — на кровати у дальней стены. В задней комнате горела лампа. Чареос заглянул туда. Финн сидел с ногами на верстаке, обстругивая перья для новых стрел.
— Не спится мне что-то, — сказал Чареос, садясь напротив охотника.
Финн опустил ноги на пол и потер глаза.
— Мне тоже. К чему бы это?
Чареос пожал плечами. При свете лампы Финн казался старше — лицо его словно вырубили из тикового дерева. Глубокие тени скрывали глаза и шею, серебряные нити выделялись в лохматой бороде.
— Кому как не тебе вкушать покой, дружище? — сказал Чареос. — Здесь, в горах, ты вольная птица, и земли у тебя побольше, чем у иного короля.
— Для мальчика это не жизнь, хотя он не жалуется.
— Твоему мальчику добрых тридцать шесть годков. Если ему не по душе такая жизнь, он достаточно взрослый и достаточно мужчина, чтобы сказать об этом прямо.
— Возможно, — задумчиво протянул Финн. — А быть может, нам и впрямь пора сдвинуться с места.
— Такой красоты ты нигде больше не найдешь, Финн.
— Знаю, — буркнул охотник, — но суть не в этом. Я чувствую, что старею, Чареос. Кости зимой так и ломит, да и глаза уже не те. Моя смерть не за горами. Я не хочу, чтобы... Маггриг оставался здесь один. Сам я не слишком жалую людей. Скверное, наглое отродье — только и на уме у них что воровство, ложь да клевета... Но это я — а Маггриг, он ладит с ближними, любит общество. Пора ему сызнова научиться жить с людьми.
— Подумай еще, Финн. Здесь ты счастлив.
— Был счастлив. Но ничто не длится вечно, Мастер Меча. Ни жизнь, ни любовь, ни мечта. Надо признать, что я получил от всех трех больше, чем мне причиталось, и удовольствоваться этим.
— И как же ты намерен поступить? Финн посмотрел Чареосу в глаза:
— Я никогда не имел много друзей — да, думаю, никогда в них и не нуждался. Но ты и тот жирный боров мне все равно что родня. Мы пойдем с вами... если примете, конечно.
— Можешь не сомневаться — примем.
— Вот и хорошо, — сказал Финн и встал. — Как гора с плеч свалилась. Может, мы даже найдем эту девушку, кто знает?
Цудай следил за торгами без особого интереса. Ему не нравились бледнокожие готирки с холодными голубыми глазами и раздутыми, как коровье вымя, грудями. Отвернувшись от окна, он обратил взор на темноволосую женщину, сидящую на крытом атласном диване. Вот настоящая надирская красавица.
Он увидел ее впервые, когда Тенака-хан привез ее в Ульрикан — четырнадцатилетнюю, с золотистой кожей и гордыми глазами. Цудай, всегда почитавший гордых женщин дьявольским отродьем, почувствовал желание исхлестать ее кнутом, заставить склониться к своим ногам. Испытанное тогда возбуждение снова отозвалось в нем.
Он сел рядом с ней. Она отодвинулась с легкой улыбкой, и он побагровел, но принудил себя успокоиться.
— Твой брат Джунгир шлет тебе привет. Он надеется, что ты в добром здравии. Я передам ему, что это так, ибо никогда еще не видел тебя более прекрасной, Танаки.
— Почему бы мне не быть в добром здравии? Разве Джунгир сослал меня в эту пустыню затем, чтобы я могла вдоволь дышать свежим воздухом?
— Он сделал это для твоего же блага, принцесса. Ходили слухи о заговоре, и мы опасались за твою жизнь.
Она залилась мелодичным смехом, от которого Цудаю отнюдь не стало легче. Их взгляды встретились, и ему впервые показалось, что она улыбается ему с искренней теплотой.
— К чему играть в эти глупые игры, Цудай? Здесь никого больше нет, а мы с тобой отлично знаем, почему мой брат отправил меня сюда. Он убил своих родных братьев, а может быть, и отца. Почему он не убил заодно и сестру? Я скажу тебе почему. Потому что я — единственная надежда надиров получить наследника-мужчину. Джунгир, при всем своем мастерстве в обращении с лошадьми и оружием, бесплоден.
