Макс Фрай - Пять имен. Часть 1
— Хорошая девчонка, — сопел он, тиская Ритиню, только что вышедшую из душа. — Сладкая! Как можно не любить такую сладкую девчонку?!
Зе Мария пах хуже, чем тресковые пирожки Манелы. Ритиня пиналась и пыталась укусить Зе Марию за руку.
В дверях, прижавшись друг к другу, стояли Тьягу и Диогу в одинаковых пижамах. Тьягу громко дышал ртом. Под носом у него засохли зеленые сопли. Диогу с хлюпаньем сосал большой палец.
* * *Милу Вашконселуш очень нервничала. Когда она решила усыновить ребенка, она думала, что возьмет себе совсем крошку — годовалую или около того. Она все распланировала: как выберет, как привезет домой, как подаст заявление в Министерство образование и переведется куда-нибудь на Мадейру, куда можно будет приехать сразу с ребенком, и никто не спросит — откуда он у ни разу не беременевшей Милу.
В мечтах Милу видела себя прогуливающейся по скверу с коляской, в которой сидит хорошенький щекастый мальчишка в красной панамке и, улыбаясь двумя новенькими зубами, трясет погремушку. Милу исправно читала все, что касалось маленьких детей. Она обзавелась книгами по педагогике и возрастной психологии, прошла курсы первой помощи и курсы молодых матерей. Она записалась сразу на несколько интернет-форумов, где обсуждались детские проблемы и даже купила дорогущий светлый ковер, чтобы чтобы ребенку было приятно по нему ползать, и огромную упаковку подгузников — на них была такая скидка, что грех было упускать.
И вдруг — восьмилетняя девочка. Милу тихонечко вздохнула, прощаясь с мечтой о коляске и погремушке. Конечно, в приюте были и мальчики — хорошенькие щекастые мальчики, годовалые или около того. Но худенькая большеглазая девочка, прижимающая к себе попорченного огнем серебристого плюшевого медведя, напомнила Милу ее саму в детстве.
— Несчастный ребенок, — сказала Милу директриса приюта, сухонькая монахиня сестра Беатриш. — Круглая сирота. Вся родня погибла.
— Несчастный случай? — спросила Милу, сглатывая ком в горле.
Сестра Беатриш покачала головой.
— В каком-то смысле, — сказала она и скорбно пожевала губами. — Я точно не в курсе, газовый баллон взорвался, что ли. А эти старые дома, знаете… вспыхнул, как спичка. Девочка проснулась и выскочила в окно, а остальные не успели. Может, спали очень крепко. Отчим, я слышала, пил. Знаете, ее мать буквально накануне родила еще одну дочку, вернулась из роддома — и вот такая страшная смерть…
Милу часто замигала, смаргивая слезы. Сестра Беатриш оглянулась — не слышит ли кто, и, почти прижавшись губами к уху Милу зашептала:
— Полиция думает, что это поджог. Вроде, двери были как-то так закрыты, чтобы никто выйти не мог. Говорят, бабушка девочки ненавидела невестку и зятя. Ее привезли в полицию, она там стала кричать, возмущаться, устроила жуткий скандал. Такая, знаете… — сестра Беатриш замялась. — тяжелая старуха, властная, шумная. Бывшая торговка рыбой. Кричала, кричала, всех взвинтила, потом вдруг взяла и упала. Ее стали поднимать, а она уже… — сестра Беатриш оторвалась от уха Милу и печально перекрестилась.
* * *Милу тихонько вошла в комнату. Девочка сидела, как она ее и оставила час назад — очень прямо, глядя куда-то в угол и прижав к себе обожженного медведя.
— Зайчик, — позвала Милу. — Смотри, что я тебе купила!
Девочка повернулась и уставилась на Милу большими светлокарими глазами.
— Что вы со мной будете делать? — спросила она.
Милу поперхнулась.
— Ну… — промямлила она, — для начала я бы хотела с тобой познакомиться поближе…
Девочка продолжала смотреть, не мигая, и даже, как будто, не дыша.
— А потом, наверное, усыновлю, — закончила Милу.
Девочка нахмурилась. Она явно не знала слова "усыновить".
— Ну… Ты будешь у меня жить… Я буду тебе все покупать… Мы будем с тобой везде ходить…
Девочка еле заметно улыбнулась и вроде даже слегка обмякла на стуле.
— Я буду о тебе заботиться, — продолжила обрадованная Милу. — И любить, конечно. Любить, как родную дочь.
Девочка наклонилась, и ее вырвало прямо на светлый дорогущий ковер.
Жоаниня
— А вот фартуры![20] Фартуры! Кому фартуры?! Горячие фартуры, шурры,[21] вафли!!! Кому фартуры?! Детка, — дородная торговка в грязном переднике перегибается через прилавок ярмарочного вагончика и манит Жоаниню пальцем, — тебе фартуру, шурру или вафлю?
Жоаниня оглядывается в поисках бабушки и обнаруживает ее у палатки с глиняной посудой. Дона Филомена, прямая и торжественная, как восклицательный знак, задумчиво крутит в руках расписную мисочку с надписью "Caldo verde".[22]
Жоаниня снова поворачивается к киоску с фартурами.
— А… — нерешительно спрашивает она, — сколько…сколько стоит шурра? С шоколадом?
— Пятьдесят эшкудо.
Жоаниня засовывает руку в кармашек розового платья. Она уже купила себе свистульку в виде петушка, блюдечко с красивой надписью «Жоаниня» и специальной петелькой, чтобы вешать его на гвоздик, белую меховую овечку и зонтик для куклы Клементины, и от полученной с утра от Лурдеш прекрасной двухтысячной купюры осталось одно воспоминание.
— Один и один — будет два, — бормочет Жоаниня, двигая монетки по ладошке, — два и пять — семь, семь и десять и десять… Семь и десять и десять, это будет…
— Двадцать семь, — вмешивается торговка, ловко подхватывая колесо фартуры двумя деревянными лопатками и перенося его со огромной сковороды на поднос. — Посмотри, зайчик, в другом кармане. Наберешь еще столько же, и будет шурра.
— Эй, Ванесса! — внезапно вопит она. — Давай, доченька, скорее корицу и ваниль!!!
Щекастая девочка, на вид немного постарше Жоанини, в таком же, как у матери грязном переднике, встает на цыпочки и с важным видом посыпает фартуру корицей и ванильным сахаром из круглых коробочек с дырками.
Жоаниня послушно сует руку в другой карман, но находит только запасную пуговицу от платья и леденец от кашля.
Девочка в переднике отставляет коробочки с корицей и ванилью, берет с прилавка шурру с шоколадом и откусывает половину. Горячий шоколад течет у нее по пальцам, и девочка слизывает его острым красным языком, высокомерно поглядывая на Жоаниню.
Жоаниня подходит вплотную к прилавку.
— Полшурры без ничего, — твердо говорит она, стараясь не смотреть на девочку, и протягивает торговке свои монетки. — Сдачи не надо.
Торговка оглушительно хохочет.
— Полшурры без ничего!!! — повторяет она. — Сдачи не надо!!! Посмотрите только на нее! Маленькая, а деловая! Полшурры без ничего!!!
