Ричард Морган - Сталь остается
А похожие на призраков фигуры? А неведомое мерцающее оружие? А растворяющиеся в воздухе стрелы?
Субъективные впечатления. Ужасы ночного боя. Лучники просто перепугались и запустили стрелы в небо.
Гм…
Кем бы ни были нападавшие, теперь Хангсет лежал перед ней, растерзанный, разбитый, сочащийся дымом, как тело, только что разделанное на поле брани под холодным северным небом, сочится теплом.
— Мать Откровения! Да чтоб тебя! — выдохнул Махмал Шанта, тщетно пытаясь успокоить пританцовывающего на месте коня. К чему именно относилось проклятие — к непослушному животному или представшей перед его глазами картине разрушений, — было не понять. — Что здесь произошло?
— Не знаю, — задумчиво ответила Аркет. — Зрелище не из приятных.
Шанта нахмурился, силясь усидеть в седле и не потерять при этом достоинства. Всадник из него всегда был никакой. Узловатые пальцы сжимали поводья так, словно это была веревка, с помощью которой он собирался подняться куда-то вверх.
— На мой взгляд, повторение Демларашана, только в худшем варианте, — проворчал старик.
Аркет покачала головой.
— Драконы здесь ни при чем. Слишком много всего осталось.
— А ты знаешь что-то еще, помимо драконьего пламени, что может так разрушать кириатские укрепления?.. Да что ж ему неймется!
Аркет наклонилась и положила ладонь на дрожащую шею животного. Пробормотала слова, которым научилась у отца, поцокала, как он, языком. Конь немного успокоился, уверившись, что, по крайней мере, кто-то понимает происходящее здесь и держит все под контролем.
Если бы так, подумала Аркет, криво усмехнувшись. А еще было бы замечательно, если бы люди так же легко поддавались на ложь, как лошади.
Да, старый воин должен уметь отстраняться от происходящего. Пусть все кругом дымится и тлеет, пусть безоружные оплакивают то, чего лишились, — тебе этого не позволено. Надень холодную, звенящую кольчугу профессиональной отчужденности, сживись с ней, пока не станет в ней тепло и уютно, и со временем ты вообще перестанешь замечать, что носишь броню. Ты будешь вспоминать про нее только тогда, когда она защитит тебя от укола чего-то такого, что могло бы тебя ранить. И тогда ты просто усмехнешься и забудешь о полученном ударе, как и положено воину.
Аркет посмотрела через плечо туда, где на склоне хребта сидел в седле, завернувшись в черный с золотом плащ и оттого похожий на стервятника, Пашла Менкарак, святейший и почтеннейший соглядатай первого класса. Отвернув слегка голову, он явно глядел прямо на нее.
— Мерзавец, — пробормотала Аркет.
— Будь осторожней да держи язык за зубами, — негромко предупредил Шанта, заметив, куда она смотрит. — Насколько я могу судить, старательный тип.
— Угу, — ухмыльнулась она. — Они все старательные поначалу. Посмотрим, что с ним станет через пару месяцев придворной жизни. Будет кататься по кроватям да совать хрен куда ни попадя. Как и остальные.
Шанта закатил глаза, смущенный ее вульгарностью.
— Может быть. А может, он и не поддастся дворцовой гнили, как не поддалась ты, Аркет. Не допускаешь?
— Он-то? Не поддастся? У него нет моего морального стержня.
— Возможно. В последнее время о Цитадели говорят много разного, но мало хорошего. Похоже, из религиозных училищ идет новое поколение. Поколение твердой веры.
— Хорошо.
Аркет развернула коня, и ветер бросил в лицо хлопья пепла. Файлех Ракан, капитан роты Вечного трона, ехал рысью по направлению к ним. Она вздохнула и натянула маску строгого начальника. Ракан подскакал ближе, спешился, демонстрируя уважение, и, придерживая саблю правой рукой, отвесил поклон.
— Командир, мои люди готовы. Ждем приказаний.
Аркет кивнула.
— Отлично. Тогда давайте спустимся и взглянем поближе.
Впрочем, среди руин напускной энтузиазм превратился в нечто реальное.
По причине давнего знакомства Аркет узнала в нем тот неутолимый голод падальщика, что гнал ее в экспедиции в пустыню, а еще раньше — в кириатские пустоши, тот неослабный импульс, что снова и снова отправлял ее к несговорчивым Кормчим на оставшихся кораблях. Жажда сокрытой истины, спрятанного смысла, проступавшего под шелухой обычного и заурядного и манившего, как манят береговые огни, мерцающие за туманом, дождем и мраком. Она находила ответ, и мир — пусть ненадолго — казался менее бессмысленным.
Вместе с ним, набирая силу, приходило другое чувство, то, которое разделяли с ней, хотя и скрывали за непроницаемой наружностью, Файлех Ракан и его люди.
Гнев.
То великое и могучее ощущение уязвленной гордости великой империи. Негодование оттого, что кто-то позволил себе в период согласованного мира напасть на имперский порт и убивать мужчин и женщин, находящихся под покровительством его сиятельства Джирала Химрана Второго.
Для Аркет, бывшей свидетельницей того, как именно ковался этот самый согласованный мир, чувство негодования вовсе не было таким уж незамутненным, но оно присутствовало, как мышечная боль после долгой поездки верхом, как патока на краях плохо вымытого противня. И, несмотря на все, что ей довелось видеть, она не давала воли цинизму.
Смотри.
В сравнении со своими политическими соперниками Ихелтет объединяет огромную территорию. В целом он (обращается с живущими в его пределах с определенным уважением, что не пользуется популярностью в иных местах.
Хорошо. Пусть это не та цивилизованная универсальность, о которой так нравилось говорить Грашгалу, пусть это не то будущее, которое открывалось ему в снах, но это и не столь уж плохо функционирующая замена. По крайней мере, Ихелтет движется в верном направлении.
И это правда. Все они, жители империи, ощущали свое единство, свою принадлежность к чему-то общему, объединяющему, тому, что поддерживалось религиозным универсализмом Откровения, что зародилось еще в аскетическом военном эгалитаризме древней культуры девяти племен — да, знаю, их теперь только семь — и что находило отражение в искусно практикуемом своекорыстии. Прими гражданство, обратись в нашу веру, отправь пару сыновей на службу, когда они достигнут совершеннолетия, плати налоги, чтобы тебя и твою семью не выгнали в горы. Постарайся не влезть в долги и не заболеть. Исполни все это, и ты не умрешь с голоду, твой дом не сожгут, твоих дочерей не изнасилуют у тебя на глазах, и ты не будешь носить ошейник раба. А если повезет, проживешь долго и даже увидишь, как подрастают внуки.
Скажи, Грашгал, неужели это так уж плохо?
Она жила, пытаясь убедить себя, что нет, не плохо.
Это — тянущийся к небу дым, облачка пепла под ногами, обуглившаяся, смятая упавшей балкой грудная клетка ребенка — в условия сделки не входило. Этого мы не позволим.
