Марина Дяченко - Варан
Донные посевы поднялись в половину человеческого роста.
Мать учила Лильку и Тоську доить кричалок. Девчонки, торопливые и неуклюжие, получали то когтем по ноге, а то и клювом по лбу. Роптали. Мать грозила даже ремнем.
Варан ходил кругами, налегая на рычаг, глядя в землю. Страшно представить, сколько тысяч кругов он прошел за свою жизнь, наворачивая пружину спускателя. А сколько прошел отец?!
Вокруг пружины была вытоптана круглая бороздка в земле. Идти было не так уж трудно, просто уныло и скучно до одури; иногда после нескольких часов непрерывного хождения по кругу Варан засыпал с открытыми глазами. Ему виделись белые дворцы, поднимающиеся из воды, странные птицы на деревянных плотах, а иногда виделось, будто он летит на крыламе и море — внизу…
Подниматься надо было каждый день. Горни требовали пресную воду. Поддонкам необходим был сушняк; винтом поднимали влажные водоросли и принесенные морем кусочки дерева, раскладывали на сушильнях под жгучим солнцем. Потом оборачивали просмоленной тканью и спускали вниз и распределяли под надзором старосты Карпа, и совершенно естественно получалось, что половина всего топлива попадала ему, старосте, в хранилище и в печь…
Пружину винта наворачивали непрерывно, и днем и ночью. По распоряжению старосты молодые мужчины поселка приходили по очереди вертеть рычаг и, чтобы не было так скучно, являлись большими компаниями. Темы для разговоров имелись общие, вернее, одна большая тема: кто как и сколько заработал в сезон.
В этом году было все как обычно и — все по-другому. Приятели сторонились Варана. А может, ему казалось, что сторонятся. В поселке болтали, что он провел в Тюремной Кишке чуть ли не полсезона. Ему, может, и самому так казалось, но если по правде — сидел-то он чуть больше недели…
…И все эти осторожные расспросы с приторно-сочувствующими лицами: ну как там? Разбойников видел? А душегубов?.. И понимающая ухмылка. Захотел парень подзаработать более обычного, это случалось и случается. Разбойникам весточку кинуть, или внимание торговца отвлечь в нужный момент, или еще кое-какая мелкая работенка, сама по себе вроде и нестрашная, и незначительная… Правда, обычно на такое идут пришлые ребятки с окрестных островов, да хотя бы и с Малышки. Круглоклыкскому поддонку на пособлении попасться — большая редкость, может, потому и отпустили…
Так или примерно так воображал себе Варан разговоры односельчан и не желал не то чтобы оправдываться — видеть никого не хотел.
Сегодня утром отец на винте ушел наверх. Помощников из поселка до полудня не полагалось; Варан ходил по кругу в полном одиночестве.
Нила осталась наверху. Что она там делает, как служит — Варан не думал. Жизнь горни в межсезонье представлялась ему бесконечной скамейкой в богато убранной пещере. Горни сидят и глядят друг на друга. Иногда ходят в гости к соседям, в расщелину, украшенную драгоценными камнями. Иногда — очень редко — принимают посланников от Императора; те прибывают в крылатых повозках, закрытых со всех сторон от палящего солнца. На лицах и мужчины, и женщины носят вуали — чтобы не сжечь кожу, ненароком выглянув из-под камня. Разумеется, князь и его приближенные проводят Время приятнее — к их услугам музыканты и рассказчики историй… И еще они читают книги, которых в императорском хранилище наберется, по рассказам, несколько десятков…
Стараясь не думать о Ниле, Варан вспоминал Императорского мага Лер… как его там… который, похоже, тоскует на Круглом Клыке. В наказание его, что ли, заслали в такую глушь?
Над головой Варана вдруг завертелись, свились узором серые облака. Возвращался винт. Варан застопорил рычаг, мимоходом вытер пот со лба и приготовился встречать отца.
Корзина вывалилась из туч почти над самой землей. Иногда в такие минуты удавалось увидеть краешек неба — но не сегодня. Лопасти винта, большие и малые, стряхнули налипший туман. В облаках осталась выемка, быстро зараставшая подвижными серыми клубами. Корзина жестко грохнулась в посадочную подушку, сооруженную из песка с гнилыми водорослями.
Лицо отца было очень спокойным и бледным, как от боли.
— Тебя ранило? — быстро спросил Варан. Отец отрицательно мотнул головой.
— Тогда что?
Отец выбрался из корзины. Вытянул пустые бурдюки. Дождевая вода стекала по его лицу, мраморно-белому в обрамлении прилегающего черного капюшона.
— Тебя наверх требуют, — сказал отец.
Лопасти винта, помнившие полет, никак не могли успокоиться. Капельки дождя, привыкшие к спокойному отвесному полету, сносило в сторону неестественным в поддонье ветром.
— Требуют — значит, поднимусь, — сказал Варан.
Отец покосился на него и, волоча за собой бурдюки, побрел к водосборникам.
Варан догнал его:
— А зачем? Что они говорят?
Отец, не глядя, покачал головой:
— Немедленно наверх. Вот что они говорят. Сегодня.
Варан через силу засмеялся:
— Они что, не понимают, что винт…
— Пришлют за тобой, — сказал отец, открывая заслонку водосборника. — Пришлют… кого-то. Стражу… Я вот думаю — может…
Отец запнулся.
— Что? — тихо спросил Варан.
— Лодка, — сказал отец, по-прежнему не глядя. — Возьми лодку… В тумане не найдут. Уходи куда-то, хоть на Малышку… Там в рудниках, говорят, можно спрятаться… Хоть на всю жизнь…
У Варана поползли по коже мелкие колючие мурашки. То, что говорил отец, было из другой жизни. Из бредового сна… Вспомнился беглец, о котором рассказывала Нила, — тот, что жил в пещерах даже в сезон и, наверное, видел Шуу…
— Ты думаешь, я в чем-то виноват?!
Отец глянул на него, сморщился, как пустой бурдюк, снова отвел глаза:
— Какая разница… если они стражу присылают…
— Меня ведь отпустили!
— Отпустили… потому что куда ты денешься? Они знают, что привязан ты, не убежать… А сейчас туманы.
— Что мне, всю жизнь в тумане сидеть?!
Отец понурился и отошел, а Варан еще долго стоял, глядя, как бежит по желобу дождевая вода.
На берегу стояла, нервно переступая ногами, небольшая серая крылама. Ребятишки и взрослые со всего поселка побросали дела и сбежались и встали широким кругом, не решаясь приблизиться.
Крылама брезгливо стряхивала налипшие водоросли с когтистых пальцев. Расправляла и складывала желтые перепонки на лапах. Топорщила перья, взмахивала крыльями, разбрасывая веер брызг. Рядом, спиной к птице, стоял горни в серебристо-черной броне верхнего стражника. Ждал чего-то, скрестив на груди руки. Лицо его было закрыто частой матерчатой сеткой со стальными колечками. Из-под сетки вырывался белый пар в такт тяжелому дыханию.
