Птицеед (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич

В заливе несколько прекрасных островов, а на противоположном берегу, раньше диком и лесистом, теперь пригороды Айурэ: бесконечные склады, новый порт, мануфактуры, верфи и районы тех, кто не желает или не может жить на основной стороне. Впрочем, есть там и с пяток неплохих парков, где Великие Дома любят проводить весёлые мероприятия, вроде охоты или ещё какого приёма. Им принадлежит много земли.

Когда город восстановили после изгнания Птиц и ещё раз восстановили после той бучи, что устроили Светозарные, дерясь друг с другом за право стать самым сильным, то спроектировали заново, если, конечно, не считать старые районы вроде Совиной Башни или Вранополья.

Там так и осталась любимая мною хаотичная застройка нависающих друг над другом зданий, накренившихся башен, узких проулков, изгибающихся под странными углами по велению безумных строителей прошлого. Где можно затеряться во внутренних или проходных дворах, выныривая в совершенно нелогичных местах и упираясь то в стену Пряности, то в кладбище Розовых надежд.

Внешне большая часть Айурэ хоть и изменилась — её построили на прежних фундаментах. И этот новый город, пускай ему пять сотен лет, подчинён линейке и карандашу. Полагаю, если взлететь и посмотреть на него с огромной высоты, он будет походить на несимметричное тележное колесо с большим количеством «спиц» — проспектов, начинающихся от Курганов Рут и стремящихся к морю, которые соединялись между собой «ободами» новых улиц.

Довольно удобно, особенно если тебе нечего делать и ты хочешь убить пяток часов и пройтись по главному и самому широкому из них — проспекту Когтеточки, пронзающему Айурэ насквозь. Правда, порой на этих проспектах тот ещё ветродуй — как правило, ранней весной.

Впрочем, плохая погода здесь нечастое явление в году, и кроме начала весны можно отметить лишь конец осени, когда целую неделю с отрогов котловины ранним утром и вечером стекают туманы, затопляя окраины и набережные.

Мы находимся на юге Золотого Рога, в отличие от тех же россов — в нашем крае тепло, и город славится солнечными днями, купается в них, словно юная девушка в чистом озере. Дожди кратковременные, но обильные. Грозы суровые и мощные, часто со смерчами, возникающими в море.

Долгое, славное, хотя и немного влажное лето, тягучая осень, похожая на парное молоко, столь она ласкова, и… мягкая зима. Пусть частенько очень снежная. Но никаких ужасных морозов россов, о которых иногда рассказывает Никифоров у вечернего костра. Лично я за всю свою жизнь помню лишь пару лет, когда Эрвенорд замерзала полностью, а не по берегам.

Так что здесь вольготно чувствуют себя эвкалиптовые рощи, кипарисовые аллеи, мирт и самшит, магнолия, персики, инжир и абрикосы. Вокруг моего древнего родового дома в Великодомье растут кедры, а на соседней улице туи, пихты и тис, отчего воздух пахнет пьянящей хвоей.

Это город солнца. И город звёзд. Он добр к каждому. И принимает любого, даря ему возможности. Но потом, как это свойственно всем городам — забирает их, а точнее, отбирает, становясь жестоким к чужим мольбам.

Он породил, а после убил немало людей. И видел все вехи нашего государства, от того момента, когда на берегу Эрвенорд появилась первая хижина.

Айурэ рос, процветал, тянул надменный подбородок вверх, обрастал жирком торговцев. А позже падал в нищету, сгорал в пожарищах и корчился от проливающейся на него магии, выплёвывая из себя кладбища, как пьянчуга выплёвывает зубы после неудачно сложившейся для него драки.

Он видел приход Птиц. Плакал вместе с нами, когда эти создания сделали людей не больше чем рабами, бесправными животными, забитым скотом, своей пищей.

Погружался в глубокое безнадёжное отчаяние на два с лишним века. Рыдал за всех матерей, утративших своих детей. Умирал с каждым днём под властью существ, пришедших из Гнезда.

Он видел уход Птиц. Тот начался с робкой надежды. Тонкого лучика света свечи, которая могла погаснуть в любой миг, как сотни других, бывших (конечно же бывших!) до неё ранее. Те попытки восстания заканчивались ничем, но в неизвестно который раз — получилось. Люди сплотились и благодаря легендарным Небесам изгнали Птиц.

Айурэ ликовал со всеми. И снова плакал, когда герои его свободы обезумели, стали чудовищами и разрушили его.

Он был упорен и встал с колен, чтобы уже больше никогда на них не падать. Пока Небеса охраняли его и не были утрачены, затерявшись в веках.

Город пропах перцем старой тёмной магии, ванилью надежды, корицей заносчивости Великих Домов; гвоздикой тех, кто уходил в Ил и возвращался. И паприкой крови, разумеется.

В каждой столице этой пикантной специи за глаза.

И вот теперь я, как и любой другой житель, маленькая часть истории Айурэ. Смотрю вперёд, в непостижимое будущее, и немного назад, в прошлое.

Ну или что-то вроде того. Если, конечно, не откровенничать и не признаваться, что смотреть-то я смотрю, но вижу практически… ничего. И то, что впереди, и то, что позади, в большей степени, скрыто от меня в глубоком мраке. Да и от всех, на самом деле, скрыто, каких бы умников они из себя ни корчили.

Что ещё сказать об Айурэ? Ну разумеется, стоит упомянуть то, что всем и так известно. На востоке, ближе всего к отрогам, за заповедным лесом Шварцкрайе, в Каскадах, на земле, принесённой из Ила, разбиты величественные поля солнцесветов. Их охраняют денно и нощно. А ботаники лорда-командующего сдувают с цветочков пылинки и не расстаются с лейками — или что там надо взять, чтобы травка росла и всем была довольна?

Ну и конечно же, раз уж речь зашла о солнцесветах, нельзя не упомянуть Зеркало. Оно висит над Каскадами могучей бронзовой пластиной, следуя за солнцем, ловя его малейшие лучи и отправляя их цветам, чтобы те набирались сил, копили энергию, которую потом используют колдуны.

Зеркало висит в небе без всякой опоры. Оно — творение Светозарных, и знание о том, как его создавали, давно утрачено. Оно просто есть. Как город. Его видно отовсюду, и для нас сие чудо — привычная часть пейзажа. Только приезжие таращатся на него и ахают от удивления.

Мы выехали на проспект Когтеточки, миновали зловещую Вмятину, затем свободолюбивый район Король Тиса, угрюмый Кряж, забрались на мост Костра, пересекая Эрвенорд через остров Медиков, а после свернули на соседние улицы, добираясь до Площади Коммерции.

Здесь, наряду с Королевской биржей, крупными и уважаемыми банками, торговыми представительствами купеческих гильдий, располагались рунические ограночные. А кроме них скупщики, продавцы и бесчисленное количество, вне всякого сомнения, достойных людей, предоставляющих агентские услуги, дабы свести друг с другом еще более, вне всякого сомнения, достойных людей.

Это место, пронизанное деньгами и пропахшее жадной похотью к богатству, давно уже не удерживалось в границах прямоугольной площади, заросшей старыми каштанами, и расползлось по окрестным кварталам, а возникший район оставил себе одноимённое название.

Когда экипаж остановился, я выглянул в окно, оценив защищённые решётками окна лавки Лиама.

— Я-то думал, отряд в этот раз нанял Великий Дом, — сказал я Капитану. — Частный заказ.

— Нас нанял Лиам. Точнее так — он предложил посмотреть товар первым и готов дать за него на десять процентов больше, чем остальные.

— Поражаюсь твоей наивности. А ты ещё иногда надо мной смеешь смеяться на этот счёт. — Я не скрывал своего сочувствия к внезапной потере рассудка командиром. — Лиам жук из жуков, как говаривают россы. Каждый раз мы принимаем бой с его жадностью, куда похлеще, чем в Иле с отродьями.

— Именно поэтому ты здесь.

Хитрец. Он знает, что уж если кто и может переторговать тиграи, то я. Я ненавижу торговаться, но умею это делать со всей безжалостностью человека, в предках у которого, как припоминают, был глава Казначейства позапозапрошлокакого-то лорда-командующего. Рейн говорил, что выбивать достойную цену точно такая же наша фамильная способность, как и невосприимчивость к булыжникам.

— Я, значит, работаю, а ты снимаешь сливки? — настал мой черёд возмущаться.