Птицеед (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич
Но Капитан был совершенно прав, посоветовав мне сбавить напор. Я дождусь своего времени и найду способ, чтобы встретиться с ней, навсегда решить то, что мешает мне спокойно спать.
Я оптимист по жизни, поэтому верю в свою удачу. Она меня частенько выручала. Так что следует просто двигаться от одной маленькой цели к следующей маленькой. Строить ступеньки задач и подниматься по ним. Потихоньку.
Первая из них — вернуться в Айурэ.
Несмотря на потери в отряде, многие из нас были воодушевлены, ибо все риски окупались и каждого ждала достойная награда. Именно ради этого они и приходят в Ил. Заработать. Разумеется, если повезёт дойти, отыскать и вернуться назад с добычей.
Булыжники, раздобытые нами в этот раз, уцелели при штурме андерита. Никто не тронул их в моей комнате, и теперь поясная сумка, в которой они хранились, собиралась проделать последний отрезок пути.
Стоило порадоваться, что её не было рядом с Лужей, когда образовалась воронка глубиной почти в сорок футов. Мои ботинки, штаны, рубашка, пояс с пистолетом, ножны Вампира — всё это оказалось на дне, засыпанное грунтом. Добыть их обратно не представлялось возможным. Когда я заикнулся об этом одному из прибывших из Айурэ колдунов (ножны я заказал всего лишь год назад и их искренне оплакивал), то он прогнал меня взашей, едва ли не лопнув от возмущения. Сейчас люди Ветвей занимались тем, что пытались сломать портал.
Впрочем, одежду и обувь подходящего размера я нашёл. А вот ножны придётся покупать в Айурэ и до того пользоваться старыми, валявшимися дома. Они выглядели довольно жалко — их делали ещё во времена моего деда. Пока же оружие было завёрнуто в плотную ткань, перетянутую простой бечёвкой. Может, это и выглядит несколько самонадеянно, учитывая недавно случившееся, но не думаю, что кто-нибудь нападёт на нас в ближайший час до отхода поезда. Клинок со слабым холодным голубоватым внутренним мерцанием — штука слишком приметная. А тут собралось чересчур много любопытных глаз.
Знающих глаз, я бы добавил. Не нужно большинству видеть, что я владею оружием со свойством. В отряде лишь двое в курсе про мою игрушку.
Я допил кофе, перевернул кружку, и последняя капля упала на сухую желтоватую землю. На кружке выдавили армейский штамп гарнизона Шестнадцатого андерита, так что я оставил её здесь же — не пропадёт.
У тендера[2] уже суетились кочегары в защитных масках, делавших лица людей похожими на мушиные головы. Моя маска, их выдавали всем пассажирам, болталась на шее, и пока я не спешил натягивать её на рожу. Ещё намаюсь сопеть в неё, точно рассерженный бурундучок, пока мы пересекаем Шельф.
О поездах стоит сказать особо — это полезное, но гадкое изобретение колдунов и учёных ненавидят все мало-мальски разумные существа. Огромная, величиной с дом, словно утюг с колёсами, сверкающая медью хреновина движется медленнее лошади и спорит своей стремительностью с улиткой. Она может тащить восемь вагонов и колоссальную массу груза по проложенным через Шельф полосам рельс.
Они, одной колеей, протянуты к андеритам. Поезда за рейс туда и обратно жрут с десяток солнцесветов и смердят как задница Лорда Кладбищ. Корень солнцесвета, высушенный, мелко порубленный, — их топливо. И корень, следует заметить, пахнет не так, как сушёный стебель того же цветка. Если от огненного порошка, который мы засыпаем в ружья и пушки, всего лишь воняет, то от этой отравы при сгорании так разит, что находиться рядом без масок с угольными фильтрами невозможно.
Полагаю, и Светозарные не смогли бы.
Даже Птицы.
Поэтому поезда никогда не получат распространения в городской черте. Градоначальника просто побьют, а затем утопят в ближайшем фонтане. Но армейские урии не столь щепетильны и вполне положительно оценивают чудо магической техники. Пускай ползут медленно, но зато способны перевезти кучу пушек. Пускай воняет, но никто не разоряется на лошадях, для которых дорога к Шельфу — это путь в один конец.
Я, конечно, мягко опускаю такие причины, как конкуренция между Домами, колдунами, уриями, патенты, монополия на строительство, шкурные интересы генералов и другие, право, совершенно незначительные и абсолютно никому не интересные мелочи.
Признаюсь, они и мне не интересны. Главное, что в Айурэ этих штук нет и никогда не будет. Так что я спокойно могу открывать окна.
Низкий дребезжащий гудок пролетел по округе, и я напялил маску. Затем подтянул ремни, и она больно прижалась к переносице и щекам. Потом останется след, но зато не захочется наложить на себя руки, когда из паровозной трубы повалит охряный дым.
«Соломенные плащи» уже шли к сорокафутовому вагону-платформе. Там нас ждал последний контроль перед дорогой на Айурэ. Нам ещё раз проверили зрачки, не заметив ничего подозрительного. Под опись секретаря, каждый из нас бросил на платформу мешок с землёй Ила, как того требует многовековой закон, и получил право пройти на неё, рассаживаясь на длинные скамьи.
Вещи отряда (сёдла, сумки, ружья, плащи) свалили прямо на пол, рядом с мешками и большим массивным ящиком. В одном месте плотник небрежно подогнал грубые сосновые доски друг к другу и сквозь маленькую щёлку, подчиняясь силам природы, тянулся к небу хилый бледно-розовый цветок.
До конечной остановки у нас будет приятное соседство с останками Кровохлёба, который спешил навстречу к потирающим ладошки колдунам и учёным.
После Ила воздух Айурэ пьянил не хуже, чем пара бутылок розового игристого на голодный желудок. Он пах жизнью, свободой, лёгкостью и свежей зеленью ласкового начала лета.
В этом воздухе можно было купаться, пить жадными глотками, ощущая, как его волшебство проникает в тебя, вымывая из тела всё то, что пристало в Иле. Боль, страх, сомнения, тревоги, смерти. Чувствуешь невероятное счастье освободиться от этих незримых ядовитых цепей недружелюбного мира, которые надеваешь на себя по собственной воле.
Каждый раз, возвращаясь в родной город, я размышляю: чтобы научиться ценить всё то хорошее, что нас окружает, стоит оказаться за пределами привычного мира. Познать его тьму. И вновь очутившись дома, под светом не холодного вечного месяца, а тёплого благосклонного ко всем солнца, родиться почти что заново.
Впервые, благодаря брату, в Иле я оказался в десять лет. Он рано начал меня учить жить там, где большинство умирало. И с тех пор ничего не изменилось — возвращение всё так же пьянит.
От вокзала, где останавливаются поезда, до предместий Айурэ больше двух часов конной езды. Нас, по традиции, ждал наёмный экипаж, в который впряжены четыре широкогрудых коня. Они сильны и выносливы, то, что надо, чтобы тащить массивный омнез и его пассажиров.
В нём отправились семеро: я, Капитан, Болохов и Плакса в карете. Громила на козлах, а Жан с Манишкой на втором этаже, на крыше, с ружьями. Остальные кавалькадой двигались следом за нами вплоть до города.
Несмотря на то что булыжники вещь крайне опасная и не каждый может брать их в руки, всегда найдутся те, кто решится избавить других от богатства. Благо деньги серьёзные. С «Соломенными плащами» такого никогда не происходило, но всё случается в первый раз. И лучше к этому быть готовым.
Мы въехали в Айурэ, так что я не преминул сверкнуть лучшей из своих улыбок. Плакса фыркнул:
— Не знай сколько ты ходишь по Илу, счёл бы, что ты знатный домосед.
— Я люблю свой город.
Я и вправду его люблю. Он никогда не делал мне зла и часто укрывал от бед широкой спиной. Считаю, стоит рассказать о нём особо.
Айурэ стар и живёт под солнцем и звёздами уже тысячелетие. А может, и больше, если верить университетским историкам. Он жил и процветал ещё до вторжения Птиц, был захвачен ими на двести сорок два года и практически уничтожен, когда восстал Когтеточка и его сторонники.
Чтобы после его отстроили заново.
Айурэ расположен на самом конце Золотого Рога, в колоссальной, почти круглой котловине. С юга он ограничен хребтом, который называют Курганами Рут, с запада и востока — пологими отрогами, с которых стекает множество ручьев, собирающихся в речушки, и все они вливаются в старую реку Эрвенорд, изрезавшую котловину широкими атласными петлями. На севере река, дробясь на рукава и протоки, образует дельту и сливается с Домашним морем. Если точнее — морским заливом. До открытого моря по его извилистому руслу плыть полдня.
