Николай Романецкий - Конь в малине
Я откуда-то знал.
– Да.
– Тогда у километрового столба. Договорились?
– Договорились. Только не забудь стереть запись нашего разговора. – Я повесил трубку.
И рисковать парень не боится!.. Впрочем, у профессионального журналиста всегда есть нюх на подходящий материал. А я рискую не меньше!..
32
Прежде чем отправиться на встречу с Баклановым, я заехал на проспект Тореза и все-таки отвалил прилизанному хлыщу, чьим именем сегодня уже не раз назывался, шестьсот рублей. За все в этом мире приходится платить. За любовь – верностью, за надежду – испытаниями, за веру – героической смертью. А за уверенность в собственной безопасности – хотя бы шестью сотнями в наличке…
– Вы приняли правильное решение, – сказал Андрей Воронов перед тем, как познакомить меня с работой портативного – размером с диктофон – искателя.
– Я никогда не ошибаюсь, – соврал я в ответ.
Он сделал вид, будто поверил. Клиент во всем прав! Даже в самонадеянности…
Возле километрового столба с табличкой «6» я остановился за пятнадцать минут до назначенного времени. Закурил, равнодушно оглядывая проезжающие мимо машины, еще раз все обдумал. Менее опасного варианта не было.
Через десять минут подкатила голубая «хонда» – похоже, Бакланов, как и я, придерживался правила: лучше приехать на пять минут раньше, чем на минуту опоздать. Потому и получил два «Золотых пера»…
Когда он выбрался из машины, я прежде всего потребовал удостоверение. Пластиковый прямоугольник подтвердил, что передо мной именно Сергей Бакланов, репортер «Телевизионной криминальной службы».
– Пойдемте в лес? – спросил Бакланов, когда я вернул удостоверение.
Тут мы были на «вы».
– А не опасаетесь, что пущу вам пулю в затылок?
– Была такая мысль, – улыбнулся репортер. – Но интуиция говорит, что вы не убийца.
Первая пара моих ночных спасителей теперь бы так не сказала, подумал я.
Мы углубились в лес, подальше от посторонних глаз и ушей. Мобильник и сумку я предусмотрительно оставил в салоне «забавы».
– Так что же вы хотели мне предложить? – спросил Бакланов, когда мы удалились от дороги метров на сто. – Надеюсь, материал серьезный и я не зря тратил бензин.
Я достал искатель и быстро провел его рамкой вдоль тела репортера. Индикатор налился красным светом.
– Вытряхивайте всю свою аппаратуру!
Он вытащил из нагрудного кармана диктофон, выключил его. И не дожидаясь повторной проверки, по собственной инициативе, сдал крошечную булавку, заколотую в отворот куртки.
– Серьезный вы мужчина! – В голосе репортера не было и намека на разочарование.
– Жизнь, знаете ли, заставляет! – Я положил диктофон под сосенку, присовокупил к нему «булавку». – Давайте-ка отойдем в сторону.
Мы удалялись от звукозаписывающего арсенала, пока я не посчитал расстояние достаточным.
– Слышали о некоем Виталии Марголине? – спросил я, закуривая.
– Это доктор, которого нашли убитым в подвале собственной клиники. А на улице, рядом с клиникой, еще четыре трупа.
– И пятый неподалеку, в сером «фольксвагене»… Что вы думаете обо всей этой истории?
Бакланов пожал плечами и тоже достал пачку сигарет.
– Я о ней уже не думаю. Информации никакой. Менты, когда их расспрашиваешь, сразу становятся неразговорчивыми. Говорят, в интересах следствия начальство запретило распространяться. Даже о существующих версиях молчат. – Он прикурил. – А вы каким боком к этому делу прислонились?
Я ответил на вопрос вопросом:
– Но у вас, наверное, есть собственная версия?
Он хмыкнул:
– Версия-то есть. Но я не из РУБОП. Меня интересуют громкие дела. На которых можно сделать убойный материал. А здесь скорее всего наркотики. Нет смысла тратить время.
Это был откровенный цинизм, но иного я и не ожидал. В конце концов, девяносто процентов журналистов – циники. Грязь, в которой они копаются, к романтизму не располагает.
– А если Марголина грохнули вовсе не из-за наркотиков? А если шансы на убойный материал есть?
Он сразу подобрался:
– Что вы имеете в виду?
– К примеру, торговля младенцами. Или больше того – человеческими органами.
– Человеческими органами?! – Он фыркнул. – Кому нужны сердца или почки младенцев? Что-то я не слышал, чтобы новорожденным делали пересадки…
– А если кто-то овладел технологией, позволяющей вырастить из младенческого сердца полноценный донорский материал? В сокращенные сроки, понимаете?
– Понимаю, разумеется… – Он задумался, делая быстрые затяжки, одну за другой, одну за другой. Потом затушил окурок о подошву и подытожил: – Мы ходим вокруг да около. Какой в этом деле интерес у вас?
Наживка была проглочена, и теперь следовало подсекать. И я подсек – рассказал ему, что знал. Без истории с Арчи Гудвином, разумеется, и только до того момента, как меня похитили. Не упомянул я о своем нанимателе и кое о чем другом: должно же что-то остаться и на потом. Хрустальные шкатулки тоже оказались за пределами моего рассказа.
У Бакланова, помимо репортерского цинизма, была и репортерская интуиция.
– Да, тут может быть не только убойный материал, тут может родиться сенсация. Да еще с выходом за кордон! – Его серые глаза подернулись поволокой мечтательности: он уже видел себя известным не только в масштабах северной столицы, он получал «Пулитцеровскую премию». – Но каковы гарантии?
– А гарантий нет. – Я развел руками. – Могу только сообщить вам, что не стану претендовать на дележ гонорара. Все лавры общественной известности достанутся вам. Мне, при моей работе, они противопоказаны.
Он вновь задумался. Я терпеливо ждал.
– Слушайте, – сказал он наконец, – на кого вы работаете? Только не надо мне лепить горбатого, будто осерчали на злых дядек из-за бедных несчастных малюточек!
– На кого я работаю, это секрет. Пока секрет… В интересах вашей же безопасности. А что касается злых дядек… Подумайте сами, с чем мы останемся, если у нас начнут отнимать еще и наших детей.
Эта фраза пробила даже репортерский цинизм. Кто из нас не мечтает оказаться в спасителях человечества?
– Вы романтик. – Это прозвучало так, будто он сказал: «Вы педераст!» – Но иногда мне нравится романтизм. В тех случаях, когда добро имеет кулаки. Я готов начать расследование. Сегодня же поеду в клинику…
– Э-э, нет! – оборвал я его. – Ни в какую клинику, друг мой, вы не поедете! Ни сегодня, ни завтра… Мне надо, чтобы наши действия были согласованы.
Он усмехнулся:
– Иными словами, чтобы Бакланов не рыпался и выполнял исключительно ваши указания.
– Иными словами – да!
– А если я пошлю вас к черту?
– Посылайте. Я обращусь к другому криминальному репортеру, более сговорчивому. Думаю, долго искать не придется.
– А я расскажу о вас всем моим друзьям. Что у вас крыша поехала, что вы одержимы маниакальной идеей, что вас разыскивают психиатры.
Я пожал плечами:
– Валяйте, рассказывайте! Хоть один желающий все равно отыщется. Возможно, он окажется менее опытным, чем вы, репортером. Возможно, мы с ним потерпим поражение… Что ж, по крайней мере, когда-нибудь вы убедитесь, что именно из-за вас преступление осталось ненаказанным. – Я старался сдерживаться, но последние фразы, помимо воли, звучали, как обвинения. – Вы узнаете это, когда ваш сын или ваша дочь родят вам якобы мертвого внука!
– У меня нет детей, – сказал он.
– Значит, это будет внук вашего брата. Или ваших друзей. Или знакомых. Земляков, наконец!
Бакланов крякнул и опять задумался.
Над нами шумели сосны. Сквозь могучие кроны проглядывало голубое небо, в котором застыли островки перистых облаков. Мне отчего-то стало вдруг тоскливо: словно я видел эту картину в последний раз.
– Вы ведь далеко не все рассказали. – Репортер смотрел на меня с усмешкой.
– Далеко не все, – согласился я. – Но у вас есть шанс узнать все и довольно скоро. Поверьте, это в интересах вашей же безопасности. Бакланов, в отличие от меня, слишком заметная фигура!
– Так почему же вы не продолжите расследование сами? Кишка тонка или?
– Или!.. Я его продолжаю. – Пора было сделать еще одну подсечку. – Дело в том, что я мертв. И мне бы не хотелось, чтобы кое-кто узнал, что я выжил.
Он не сделал больших глаз и не разразился удивленными восклицаниями. Он просто спросил:
– Вас все еще интересует ночной пожар на даче в Елизаветинке?
– Меня интересует, кто является фактическим хозяином сгоревшей дачи. Антон Величко, скорее всего, – просто подставное лицо.
Он кивнул:
– Скорее всего… Но мы этого уже не узнаем. Дело в том, что Величко убит. Застрелен киллером прямо на улице. Информация об этом пришла, когда я выезжал на встречу с вами.
Я вздохнул: кто-то обрезал еще одну ниточку. Но если для этого «кто-то» я мертв, то зачем обрезаются ниточки. От моих ночных спасителей?..
– Вы, вижу, не удивлены.
Я промолчал: слишком бы откровенно прозвучало в моем голосе разочарование.
