Дэвид Билсборо - Сказание о страннике
Единственным существом, которое её волновало, был конь пеладана. Молотобоя экипировали так же напыщенно, как и его хозяина. Полностью облачённый в великолепные доспехи из кожи и тенгриита, он выглядел настоящим боевым конём. Болдх презирал подобное хвастовство, предпочитая навьючить на собственную лошадь минимум снаряжения, чтобы сохранить её живость и выносливость, соблюдая варварские традиции. Если бы он спросил Женг, то узнал бы, что его лошадь очень завидует Молотобою и хочет быть также приодетой. Время от времени она бочком приближалась к коню и, словно случайно, толкала его или покусывала.
Из людей дольше всех хорошее расположение духа сохранял Лесовик. Они видели его нечасто, но при встрече тот никогда не проявлял злости, какой бы тяжёлой ни была ситуация. Казалось, ему в равной степени неплохо и в сухой пещере, и снаружи под дождём. Даже теперь, когда его мокрая волчья шкура воняла ещё разительнее, Лесовик по-прежнему приносил съедобные растения или дичь, сидел со всеми какое-то время и снова исчезал.
Стоило путникам покинуть равнины, как погода сильно переменилась. Внизу они ещё наслаждались теплом поздней весны, а здесь в горах стояла зима: холод, промозглый туман, местами лежал снег. Даже шаману, никогда не уходившему далеко от родных лесов, становилось не по себе. Перестав быть понятным, окружающий мир его уже не волновал.
Тот задор, который Гэп чувствовал в первые весёлые солнечные дни, подёрнулся печалью.
* * *Остаток дня едва тянулся, дождь всё лил. Эппа вновь принялся причитать, непрестанно постукивая кольцом по амулету в виде факела, и казалось, он пробьёт себе сердце. Он делал так постоянно, а в минуты сильнейшего напряжения говорил всё быстрее, пока кто-либо из спутников не приказывал ему заткнуться. Это всех очень раздражало, и только благодаря своевременному вмешательству Финвольда — лишь ему не докучали чудачества старого жреца — Эппа не был сброшен со скалы.
— Бедная моя Марла, — бормотал старик. — Что она сейчас делает? Самое время вернуться домой с пастбища. Я всегда выпускал её из хлева на рассвете, и она паслась на холмах, возвращаясь к закату, в одно и то же время; её не нужно было пригонять...
Путники ехали по дороге, которая теперь превратилась в каменистую звериную тропу. Подозрения, что сейчас этой дорогой никто не пользуется, подтвердились. Трудно сказать, кто раздражал больше: беспрерывно бормочущий Эппа или Нибулус, по-прежнему твёрдо, но явно необоснованно верящий в чёртовы «Хроники». Тропа бежала на северо-запад, уводя всё дальше и выше, и только уверения их грозного предводителя помогали надеяться, будто через неделю они преодолеют последние горы и спустятся к болотам.
Сегодня им надлежало дойти до Ступеней Истриллы — водопада, образованного горной рекой, что прорезала высоченное гранитное ущелье где-то над их головами. Над самим водопадом располагался небольшой каменный мостик, а за ним, если верить книге, можно было найти не одну пещеру для ночлега.
К Ступеням они вышли поздно вечером. Свет гаснущих лучей солнца скрывали густые облака тумана, заполнившего каждую лощину и каждое ущелье. Путники слышали лишь цоканье копыт по усыпанной камнями тропе да треск рассыпающегося под копытами сланца.
«Нужно поскорее найти пещеру, — с тревогой думал Нибулус, изучая вырисовывающийся над ними горный хребет. — Пока совсем не стемнеет». Тропа шла вверх, сильно извиваясь. Они доберутся по ней до пещер, нанесённых на карту Гвилча, лишь проделав долгий и тяжёлый путь. Дорога сильно петляла, часто почти возвращаясь обратно, всего на несколько футов выше. Нибулус поднял руку, чтобы остановить спутников, и задумался.
Благодаря желанной передышке, все ощутили, какая сверхъестественная тишина здесь царила. Трудно сказать, из-за тумана ли или потому, что в этом сером каменном мире не было жизни. Путники почувствовали безумное одиночество и полную беззащитность. Гэп дрожал, и не только от холода. Ни дуновения ветерка, ни карканья ворон... даже облака не двигались. Всё молчало, лишь изредка раздавался шорох сланца, соскальзывающего вниз по склону, или далёкое блеянье горного козла.
— Чего мы ждём, Нибулус? — тихо спросил Финвольд.
— Не знаю, — ответил пеладан. — Прислушиваюсь к...
Очередное блеянье раздалось где-то высоко над ними, и одинокое эхо тотчас поглотила тишина.
— Пеладан. — Лесовик неожиданно возник рядом с предводителем. — Если мы собираемся остановиться на ночь, то лучше сделать это побыстрей. Нужно найти безопасное место. Здесь в лощине есть ещё что-то кроме козлов. Они боятся, слышишь?
От мрачных слов колдуна Гэп задрожал ещё сильнее. Юноше страстно хотелось домой. Но оказаться одному ночью в горах было все же страшнее, поэтому он постарался успокоиться. Однако Гэпу казалось, что они скачут прямо в лапы неведомой опасности.
Нибулус обратил внимание на тон Лесовика, но, будучи не понаслышке знакомым с опасностью, не испугался слов лесного шамана. Воин принялся изучать скалы. Справа — обрыв в неизвестность, в непроницаемый туман, заполнивший котёл лощины, как колдовское варево. Слева высился крутой склон.
Пеладан задумался. Этот склон, похоже, ведёт к тому самому мосту через водопад. Подъём предстоит трудный, по осыпи, но если они смогут подстегнуть лошадей, то доберутся до моста меньше, чем за полчаса. Тогда ещё останется время, чтобы найти обещанные Гвилчем пещеры и расположиться на ночлег.
— За мной! — выкрикнул Нибулус. — Вверх!
Подъём оказался труднее, чем он думал. Ведь ему приходилось ехать на ностусе — боевом коне пеладанов, лучше которого за деньги не купить. Эти кони были большими и сильными, свирепыми в бою и послушными любому капризу своего хозяина, но совершенно беспомощными на горной дороге из-за своего веса и массивности.
Лучшей чертой ностусов — что в переводе с пендонианского означало «верный» — была их преданность хозяину или главе табуна. Эта черта оказывалась необычайно полезной в длительных походах, когда, в отличие от других лошадей, их можно было оставить без привязи и не стреноженных, чтобы они сами о себе позаботились. Воин мог доехать на таком коне до гор, там спешиться и продолжить путь уже пешком. Когда он возвращался несколько дней или даже недель спустя, ностус поджидал его на том же месте. Более того, эти кони могли объединиться, чтобы отразить нападение хищников — медведей или снежных гиен — даже в отсутствии человека.
Но Молотобой был здесь единственным ностусом, и Нибулус не хотел оставлять его одного ночью. По правде говоря, пеладана охватывал ужас при мысли, что придётся самому в доспехах карабкаться по этому склону.
Боевому коню подъём давался тяжело, как и остальным лошадям. Сделав три шага вперёд, Молотобой тут же съезжал на два шага назад, а когда Нибулус пробовал пустить его зигзагом, оказалось, что коню никак не повернуться. Тем временем Эппе и Гэпу пришлось спешиться и вести пони за собой; а Финвольд вообще был вынужден тащить за удила ржущую Квинтессу, упираясь в щебень каблуками и свободной рукой пытаясь поддерживать равновесие.
Только Болдху подъём давался легко. Копыта маленькой проворной ад'тманки, формой как лопатки — чтобы соскрёбывать снег и лёд с травы, — с необычайной лёгкостью преодолевали крутой склон. Отпустив поводья, странник уже давно мог бы оказаться наверху, но несколько неохотно решил держаться возле остальных.
Взмокнув, несмотря на холод, и окончательно вымотавшись, путники поднимались выше и выше. С каждой минутой становилось всё темнее. Они боялись, что вскоре ничего не смогут разглядеть.
Гэп посмотрел вниз в туманную мглу и вздрогнул. Неведомо, сколько придётся падать, если сорвёшься. К его ужасу, Пугало продолжало соскальзывать по коварному склону, вызывая осыпь мелких камушков. Животное явно начинало паниковать, и не нужно быть колдуном, чтобы понять — его страшил не подъём. Только лошади, Лесовик да исчезнувшие куда-то горные козлы чувствовали чуждое присутствие.
Нечто там, наверху, поджидало их.
И вскоре почувствовали тот же страх, сжимающий всё сильнее, остальные. Обернёшься — никого нет, и словно каменные лица смотрят со скал. Ритм сердца барабанной дробью отдавался в ушах, а впереди уже замаячили очертания каменного мостика, подобные открытой голодной пасти.
Наконец они добрались до вершины. Вновь найдя тропу, путники стояли, часто и тяжело дыша, мокрые от пота, всего в тридцати ярдах от моста. Кроме водопада и самого моста, вокруг не было ничего, только скалы. Никакое зло их здесь не поджидало.
Гэп посмотрел на Ступени Истриллы и удивился, каким странным был водопад: вода не обрушивалась стремительным каскадом, а лениво соскальзывала вниз с крутого склона и полностью исчезала из виду, растворившись в заполнившем всё тумане. Оторвав взгляд от воды, юноша посмотрел на мост.
