Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка
"Я не помню, чтобы я выпивал", - подумалось ему. - "Мы познакомились здесь, разговорились".
Он решительно поставил так и не откупоренную бутылку вина на полку и закрыл дверцы шкафа, после чего вернулся к лавке и набросил на себя шаль, которую Эльза подложила ему под голову. В голове по-прежнему шумело, взгляд не мог преодолеть колыхавшуюся муть. Запах любимой женщины, исходивший от шали, успокаивал, баюкал, потихоньку замедлял ход мыслей.
- По-моему, мне снилось лето, - успел проговорить Хорст перед тем, как вновь провалиться в сон и перенестись куда-то, где было тепло и спокойно.
Он открыл глаза, точно зная, что мир вокруг него есть ни что иное, как видение, путаное и головоломное. Без какого-либо удивления мельник обнаружил себя стоящим на ногах в крохотном переулке явно чужого города. Неровная линия теснившихся, едва ли не наползавших друг на друга домов заканчивалась унылой лачугой, в единственном окне которой мерцал огонек.
Была тихая летняя ночь, и в этом темном проулке Хорст каким-то непостижимым образом догадывался, что расположенная к востоку центральная площадь городка с недостроенной церковью сейчас залита светом полной Луны. Он ничего не узнавал, просто не мог узнать, ведь никогда прежде здесь не бывал. Прекрасно отдавая себе отчет, что находится внутри сновидения, Хорст поражался отсутствию хотя бы малейших признаков иллюзорности окружающего мира. Нет, все вокруг было удивительно реальным, а сердце подсказывало, что город не просто знаком Хорсту. Это была его родина, где покосившаяся лачуга - его дом, его милая колыбель, давно оставленная и забытая им.
Хорст отошел к ближайшему дому, спиной оперся о стену и отчетливо почувствовал каждый стык каменных блоков, каждый их выступ, каждую щербинку. Тотчас в окне лачуги качнулся свет - кто-то невидимый пронес через комнатку свечу. Не имея возможности разглядеть этого человека, Хорст отчего-то ясно представил себе образ матери, которой абсолютно нечего было делать в чужом доме, стоявшем на окраине чужого города.
Он это прекрасно понимал, однако отчетливо рассмотрел маму, на считанные секунды выглянувшую в окно. Никаких сомнений не осталось: эта женщина была его матерью, и в столь поздний час она не спала, ожидая своего милого сына.
По щеке Хорста побежали тонкие ручейки горячих слез. Испытывая острое желание сорваться, вбежать в убогую развалюху и скорее обнять матушку, Хорст в то же время был парализован ужасом, ведь в мире за этим чудовищным сном его мать умерла четыре года назад.
От промчавшегося прохладного ветерка, который принес с собой запах затхлости и плесени, Хорст поморщился, и все его тело нервно передернуло. Он уже был готов поспешить к матери, как под ногами загудело, мостовая мелко и часто завибрировала, а складывавшие ее камни местами довольно высоко приподнялись.
Из щелей лениво заструился сизый дым, имевший тяжелый дух, перехватывавший дыхание. Он свился в подобие полупрозрачной змеи, которая ползла к Хорсту. Когда тот не совладал с собой и бросился было бежать, дым фонтаном выстрелил вверх, перехватил жертву за грудь, туго стянув руки, и опрокинул навзничь. Обдав зловонием могилы, нечто приблизилось к лицу Хорста, и он застонал, увидев перед собой призрака. Его безобразный лик был перекошен: вся левая сторона вдавлена внутрь, одна глазница пустовала и была разворочена до виска, а разрубленная нижняя губа лохмотьями висела на подбородке.
- Ты должен нам еще пять жизней, - грозно просипел призрак.
Хорст попытался набрать в легкие немного воздуха для вздоха или, скорее, для крика, но немедленно услышал душераздирающий визг. Он узнал его. Это звала на помощь его любимая Эльза.
Глава шестнадцатая
Измученный острыми впечатлениями и переживаниями, навалившимися на него за весь этот бурный день, Пауль Рейхенштейн заснул, стоило приложить голову к подушке. И сон его был очень беспокойным.
В горячем поту нотариус метался по кровати, будто его било в сильном приступе лихорадки. Он непрерывно постанывал, страдая от неясных образов, рождавшихся во сне, то и дело взбрыкивал ногами, хватался за воздух и отбивался, как если бы убегал и боролся с пригрезившимися противниками, набросившимися с дурными намерениями.
Это продолжалось достаточно долго, пока Пауль не зашептал охранительную молитву, услышанную им в далеком детстве и непонятно как всплывшую в памяти именно сейчас, да еще и во сне.
И беспокойство постепенно сходило на нет, липкий пот по телу уже высыхал, превращаясь на морщинистом лице в неприятную тонкую пленку, когда из соседней комнаты, занятой Эльзой Келлер, раздались душераздирающие вопли, переходившие то в вой, то в сдавленное всхлипывание.
Пауль Рейхенштейн проснулся так стремительно, как будто его резким рывком выдернули из полумрака на яркий свет. Нотариус не сразу вернулся к действительности, поначалу полагая, что шум ему мог и померещиться, однако топот в коридоре и окрики с первого этажа трактира растормошили, заставили подняться и выйти. Дверь соседней комнаты была распахнута настежь, около нее толпились мужчины, и только Хорст Келлер сидел на коленях у постели супруги, тщетно пытаясь ее успокоить.
Эльзу трясло, она рыдала, явно сорвавшись в истерику, и, по-видимому, даже не слышала слов мужа.
- Что случилось? - спросил Пауль у Михаэля Бреверна, стоявшего рядом и тершего виски.
- Должно быть, кошмар, - ответил Михаэль. - Мне тоже приснился какой-то бред. Короткий запутанный сон, но ощущение такое, будто я целую жизнь прожил.
Николаус резко обернулся со словами:
- И у меня то же самое.
Пауль и Михаэль тут же заметили свежие ссадины на лице юноши.
- А с вами-то что приключилось? - поинтересовался Михаэль, как-то подозрительно покосившись на Виллема.
- Похоже, потерял сознание от усталости. Рухнул, как подкошенный, прямо на пол, - отмахнулся Николаус. - Но толком этого не помню. Кстати, господин Бреверн, Виллем рассказал мне кое-что, связанное с историей господина нотариуса, и мне бы хотелось с вами этим поделиться.
- Конечно, - ответил Михаэль. - Давайте спустимся в зал.
- Да, господа, - обратился Хорст ко всем мужчинам, - не могли бы вы оставить меня наедине с женой?
Коротко, но основательно Николаус изложил Бреверну суть рассказа, поведанного Виллемом, когда они остановились у лестницы, обозревая пустой трактирный зал, словно пытались в нем что-то найти.
- Друг мой, - заинтригованно спросил Михаэль, обращаясь к молодому фон Граусбургу. - Вы пришли к каким-то выводам в связи с этой историей?
- Нет, к сожалению, - сокрушенно развел руками Николаус. - Никаких выводов. Ничего толкового на ум не идет.
