Илона Романова - Иллюзия обмана
"Интересно… Сколько лет мы знакомы? У него этих папок, планшетов и альбомов должно быть уже больше трёхсот штук. А этот чудак всё одной и той же пользуется!" — удивился Волшебник.
Немного подумав, он решил сделать другу приятное и в два движения обновил старый переплёт. Немного полюбовавшись своей работой, Кинранст отложил папку и отошёл к окну. Когда вернулся, увидел, что она вернула себе изначальный потрёпанный вид. Решив, что просто не закрепил чары, Волшебник повторил колдовство. Стоило ему отвести взгляд в сторону, как потёртый переплёт занял своё законное место. Третий раз Кинранст экспериментировать не стал… В конце концов, предмет с такой заслуженной биографией, имел право на свои причуды.
Устроившись всё в том же кресле, Кинранст начал от нечего делать перебирать рисунки. Начало не вызывало особенного интереса. Хотя…
Лестница, ведущая на первый этаж "Неудавшегося гладиолуса", выглядела так, словно по ней только что прошли чьи-то торопливые ноги… Потом был сад, чью красоту заметило лишь боковое зрение… Спуск к Песонельту, заросший мягкими душистыми травами…
Эти, прекрасно знакомые Волшебнику, уголки были изображены настолько искусно, что, казалось, сохранили и утреннее тепло земли, и стрекотание кузнечиков, и даже аромат травы.
Дальше, в основном, шли тоже пейзажи, но места уже были неизвестные.
Лесная тропинка… На ней женский силуэт, почти скрывшийся в сгущающейся чаще… Поляна… Холм или скала поросшая кустарником… Небольшая щель между камнями-стражами… Снова женщина, очевидно раздумывающая входить или нет…
Он вгляделся повнимательнее. "Римэ!" — охнул он, одновременно боясь, и спугнуть жену и перевернуть лист.
Озерцо… Клубы тумана бережного и тёплого даже на рисунке… Роженица, входящая в воду…
Мужчина вдруг услышал, как любимый голос выводит странную гортанную мелодию. Он никогда не слышал, чтобы Римэ, настолько растворялась в музыке.
Странный танец. Бесконечный, как породившая его песня и совершенный, как само творение…
Лист за листом, мелькали перед глазами. Не то, как мгновения, не то, как века…
И тишина…
Брат Мренд был достойным воплощением Оделонара. Мастер умел изображать всё, даже запахи и звуки. Или их отсутствие. Волшебник долго сидел, заворожённый рисунком…
Снова пение… Круговорот неуловимого танца… Окончательное безмолвие, нарушаемое лишь сверкающим пением озерца… Руки Римэ, принимающие из воды ребёнка… Двоих…
Забыв обо всём, Кинранст смотрел на спящих жену и детей.
— Значит, их двое… Это с Изначальных времён считалось хорошей приметой! — отчего-то шёпотом сказал Художник, давно стоявший за плечом у друга. — Похоже, я не зря ходил к Рёдофу и ждал, пока он возится, откупоривая новую бочку. Нам с тобой есть, что отпраздновать!
И протянул ему кубок.
— Ты так говоришь, словно не видел, что рисовал… — очумело произнёс Волшебник, залпом выпивший две порции подряд.
Он был так потрясён происходящим, что не только хмеля не почувствовал, но даже жажду не утолил.
— Видел, наверное… — смутился брат Мренд. — Всё равно — чудо!
— И что теперь? — спросил Кинранст, который пока не мог свыкнуться со своим отцовством.
— Судя по тому, где они родились, примут Великие Дары, — Художник пополнил кубки. — Девочка вырастет Прорицательницей, мальчик — станет Лекарем. А может быть, их выберут другие ремёсла… В конце концов, это — не пророчество, а пожелание… Как вы их назовёте-то?
— Так вроде они должны свои имена сами назвать… — растерянно проговорил Волшебник. — Разве, нет?
— Поживём — увидим! — уклончиво ответил брат Мренд. — Я ведь этот Обряд только по видениям знаю…
III
— Когда я был совсем маленьким, думал, что самое трудное — набраться терпения и ждать. Став старше, понял, что переживать потери — нелегче. Прошло совсем немного времени, и оказалось, что самое тяжёлое — надеяться, вопреки всему, — рассказывал Император, скорее, окаменевшей Оканель, чем Таситру, третий день не отходившему от друга.
— Это ещё не всё, сир! Настоящие испытания начинаются только сейчас. Тебе снова предстоит и ждать, и терять, и надеяться. А ещё тебе придётся научиться прощать себя. По крайней мере, за то, в чём ты не виноват, — Советник осторожно смахнул сухой листок с плеча статуи. — Однако думаю, что всё это сущая чепуха по сравнению с тяжестью окончательной победы, когда долго будет казаться, что не война закончилась, а жизнь потеряла главный смысл.
— М-да… Простить себя сложновато… — пробормотал Кайниол, глядя на застывшую фигуру жены. — Особенно, если понимаешь, что не в силах ничем помочь…
Он резко встал и пошёл прочь от фонтана. Друг последовал за ним. Император брёл по извилистой дорожке, не замечая ничего вокруг. И сосредоточенно молчал. Потом всё-таки спросил:
— Ты действительно считаешь, что я живу только ради этой войны? Вот как раз после неё и начнётся самое главное, — говорил он искренне, но голос его звучал неуверенно.
Таситр немного помолчал, подбирая слова:
— Полагаю, что сейчас большинство думает, примерно, как ты. Я — тоже. Только потом вместо великих решений и подвигов придёт самый обыкновенный быт.
— Мы просто забыли, что это и есть жизнь. Когда не нужно постоянно бояться за своих… — тихо проговорил Император. — Кстати! Я давным-давно не бывал в "Гладиолусе". Надо бы и наших проведать и вообще… Может, там мне хотя бы немного полегчает…
— Отлично! По дороге и поговорим, — подхватил его идею Советник. — Интересно, кто без меня тётушке Шалук на кухне помогает?
Друзья шли по вечерним амграманским улицам, наслаждаясь первой за несколько дней прохладой. Кайниол молчал, вспоминая, как года три назад в такой же вечер, он нёсся той же дорогой, во всё горло распевая весёлые песни… Тогда он и вообразить не мог, куда этот путь выведет. Так же, как сейчас он не мог себе представить, что когда-нибудь боль и тревога покинут сердце, а небо не будет печальным… Об Оканель он старался не думать…
Таситра занимали совсем другие мысли. Он с грустью сознавал, что когда весь Сударб вернётся к своим привычным занятиям, ни внук Мэнигского Садовника ни Шут из Ванирны не смогут себе позволить такой роскоши. Их двоих выбрали другие дороги.
Он не сразу расслышал, о чём говорит Кайниол.
— Кто бережёт Воды Без Плеска, мы знаем, — Император начал загибать пальцы. — В Немыслимых Пределах не осталось даже намёка на оньрек. Дюки только моего знака и ждут. А вот, чего жду я — непонятно…
— Не торопись! — Советник положил руку ему на плечо. — Я понимаю, каково тебе, но душа у меня не на месте.
