Александр Чернобровкин - Слово о граде Путивле
Савка подошел к одинокой осине, что росла на опушке леса. Деревце было старое, толстое. Савка долго рубил его. Эхо от ударов разносилось по всему лесу да такое громкое, что всё вокруг испуганно затихло, даже комары не гудели. Когда осина с треском повалилась, чуть не ушибив юношу, он обработал свежий пенек так, чтобы на нем было удобно стоять. Отложив топор. Савка встал на пенек и наклонился так, чтобы голова смотрела между раздвинутыми ногами.
– Дедушка леший, покажись не серым волком, не черным вороном, не елью жаровою, покажись таким, каков я, – произнес он заговор.
Откуда-то сверху шлепнулся на землю перед пеньком сидящий на пятках Леший – старик в дырявом заячьем треухе с оторванным левым «ухом», сдвинутом на левое, обгрызенное ухо, кривой на левый глаз, с выщипанной левой стороной бороды, в драном овчинном тулупе с оторванной левой полой, левый лапоть обут на правую ногу, а правый на левую, хромую. В руках он держал деревянный стаканчик, в котором продолжал трясти кости, а потом высыпал их на землю. Низко наклонившись к ним, чтобы разглядеть в неярком свете молодого месяца, что выпало, леший радостно заорал:
– Выиграл!
Леший поднял голову, чтобы потребовать выигрыш у соперника, и увидел стоявшего на пне юношу.
– Тьху ты, человек! – зло сплюнув, ругнулся леший. – Опять не дали доиграть! – Он встал, двумя руками отряхнул грязь с задницы. – Ну, чего тебе надо?
– Душу хочу продать, – сообщил Савка.
– Иди к черту! – посоветовал леший.
– А тебе разве не нужна? – удивился Савка.
Леший подошел к нему поближе, зажмурил правый глаз и левым, кривым, вгляделся в грудь юноши, в область сердца. Ничего не увидев, он придвинулся ближе, потом еще ближе, почти вплотную. Савка даже чуть отклонился, потому что от лешего воняло зверем. Леший наконец-то разглядел что-то, резко отстранился и зябко передернул плечами.
– Такая не нужна, – отказался леший. – Вот если бы ты зайца предложил.
– При чем тут зайцы? – не понял Савка.
– Да проиграл я всех зайцев лешему из соседнего леса, – признался леший. – Хоть бы одного на развод завести. Скучно без них, гоняться не за кем.
– Ты душу мою будешь покупать? Нечисть ты или нет?! – возмутился юноша.
Леший снял треух, почесал плешь, которая была во всю левую половину головы.
– А что взамен попросишь?
– Цветок папоротника.
– Кажись, в кости проиграл. Или нет? – Леший надел треух и начал считать, загибая кривые левые пальцы ровными правыми: – Комаров упырю проиграл, ужей – кикиморе, кабанов – водяному… – Он задумался. – Или ужей – водяному, а кабанов – кикиморе?
– Ты что, весь лес проиграл?!
– Нет! Волков выиграл со всей округи! – похвастался леший. – У меня теперь их столько – хоть волком вой! – сообщил он и завыл по-волчьи.
В ответ ему со всех сторон завыли волки. Казалось, они везде, за каждым деревом прячутся.
– Ты не сзывай их, – испуганно попросил Савка.
– Волков боишься?! – удивился леший. – Это ты зря! А хочешь, махнем душу на стаю волков. Будут служить тебе верой и правдой, на кого укажешь, того и загрызут.
– Только волков мне и не хватало! – отказался Савка. – Мне цветок папоротника нужен.
– Цветка у меня нет, – признался леший. – Иди к черту.
– Покажи дорогу к нему, – попросил Савка.
– А что ее показывать?! Куда ты не пойдешь, всё к нему попадешь! – сказал леший, дико захохотал и провалился сквозь землю.
– И проваливай, нечисть недоделанная! – пожелал ему вслед обиженный юноша.
Савка слез с пенька и хотел поднять топор, когда увидел между деревьями волка. Зверь блымнул красными глазами и присел, готовясь к прыжку. Рядом с ним появился второй волк и тоже приготовился к прыжку, третий, четвертый… Савка бросился бежать к селу. За его спиной завыли волки. Их было не меньше сотни. Они гнались за Савкой, он слышал их рычание, щелканье зубами, чувствовал горячее дыхание. Но почему-то волки никак не могли догнать, а перед околицей и вовсе отстали. Учуяв волков, в крайних дворах зашлись в лае собаки.
Савка остановился, перевел дух. Он вспомнил, что оставил в лесу топор. Этот был последний в хозяйстве Прокшиничей. Если обнаружится его пропажа, начнут разыскивать, куда делись оба. Но возвращаться сейчас в лес Савка и под угрозой смерти не согласился бы. На будущее он решил никуда больше не ходить без «Волховника». Тогда бы и леший не отказался купить душу, и волки не напали бы.
Вернулся Савка на опушку ранним утром. С книгой за пазухой он ничего не боялся. Топор нашел не сразу, потому что срубленных осин на опушке не было. Савка решил, что срубленное дерево уже утащил кто-то, начал искать свежий пенек. И пенька не нашел. Зато свежие щепки были. Савка присмотрелся к растущей рядом с щепками осине. На стволе, на той высоте, на которой рубят дерево, кора была темнее, бурая, похожая на засохшую болячку. Неподалеку валялся на земле топор, весь проржавевший и лишь с кусочком топорища. В топорище не хватало ровно столько дерева, сколько осине потребовалось на возмещение щепок. Забирать такой не имело смысла.
Савка вернулся домой как раз в тот миг, когда его отец, не приходя в сознание, испустил дух. Был Яков Прокшинич весь в черных пятнах и так сильно смердел, что похоронили в тот же день, после того, как приехал поп из соседнего села и отпел покойника. Когда начали делать гроб, обнаружилось, что нет ни одного топора. Куда они подевались, домашние не знали. В это время мужики, чистившие колодец, в котором испортилась вода, достали оттуда топор с выжженной меткой Прокшинича на топорище. У этого топора поржавела лишь острие – верная примета, что именно им убили попа, куда попала кровь, там теперь ржавчина.
Никто не сомневался, что Якова Прокшинича отравили. На это указывал смрад, черные пятна на теле и то, что пиявки, пососав его крови, сразу сдыхали. Вирник Ивор Кочкарь приказал Еремею Тихому, выполнявшему обязанности тиуна, не проводить розыск в день похорон, но приставить к дому людей, чтобы никто из родни и дворни не сбежал. На поминки Якова Прокшинича никто не пришел, даже самые бедные и всегда голодные сельчане. Все понимали, что над домом повисла беда, никто не хотел занести ее и к себе.
На следующее утро вирник приказал отроку седлать коня. Неспешно, в сопровождении мечника и отрока, прискакав во двор умершего тиуна, он остановился у крыльца, на котором его ждала семья Прокшиничей и их дворня, все в черном по случаю траура. Савка держал за пазухой «Волховник», поэтому ничего не боялся. У крыльца стояли Еремей Тихий и любопытные односельчане. Не слезая с коня, Кочкарь начал проводить розыск. Сперва по убийству попа Лазаря. Ударили попа по голове с такой силой, что на хилого Савку никто не подумал. Опрашивали двоих дворовых холопов. Оба были кабальные, нрава смирного, когда трезвые. В тот день они не пили. Оба ели землю и целовали Писание, что не убивали попа Лазаря. В тот день они так устали в поле, что, поужинав, сразу заснули, как мертвые.
